Владимир Свержин - Крона огня

Конечно, по мнению самого Мустафы, полученная мальчишкой рана была совершенно пустяковая. Он сам и головой не мотнул бы, получив такую. Однако много ли такому мозглявому птенцу нужно? Больше всего Бастиан сейчас бесил его тем, что, будто по кругу, по-ослиному упрямо, твердил один и тот же вопрос: «Поймали или нет?» Мустафа и рад был бы изловить душегуба, однако тот каким-то дивным образом не оставлял следов, будто вылез из-под земли и под землю же и ушел. Однако кому об этом расскажешь — не поверят, заявят, что плохо искал. И потому всю дорогу до Форантайна личный страж казначея, сцепив зубы, терпел невнятные бормотания менестреля, ожидая, когда тот придет в себя и сможет рассказать в деталях и подробностях все, что видел. Без описания врага в Париж лучше даже не возвращаться. Конечно, для успокоения хозяина более подошла бы отсеченная голова коварного злодея, но до этого хорошо было бы знать, к чьим плечам она приделана.

Когда, наконец, кортеж достиг резиденции геристальского дома, раненый был размещен в комнате местного лекаря. Сейчас его в замке не было. Вместе со многими другими домашними слугами он находился в Париже, но койка для страдальца нашлась. Бастиана перенесли в небольшую сводчатую келейку неподалеку от надвратной башни. Когда дверь за стражниками и прислугой затворилась, он, как ни в чем не бывало, открыл глаза, приподнялся на локте и начал озираться, чтобы понять преимущества и недостатки позиции. Дверь, подвешенная на петлях из толстой сыромятной кожи, не имела засова, при необходимости ее подпирали колом, тот и сейчас стоял в углу без дела. Что ж — без задвижки плохо, но кол при случае не помешает. Менестрель поднялся, стараясь не шелестеть душистым сеном, устилавшим пол, тихо подошел к двери кельи, прислушался, затем выглянул в коридор.

Не обнаружив там стражи, начал, держась в тени, почти бесшумно двигаться к выходу из башни. Замок Форантайн был ему знаком, хотя по большей мере со стороны темницы. И надо сказать, нынешние апартаменты нравились Бастиану куда больше, чем подвал, заваленный прелой соломой. Но времени предаваться сибаритству не было: следовало придумать, как избавиться от лишних глаз, ушей, а заодно и от их хозяев. Иначе посиделки мадам Брунгильды с юным менестрелем вызовут грандиозный скандал и, вероятно, попытку упечь «изменщицу» в монастырь. Элигию такой повод только на руку. Так что, как, по утверждению Рейнара, говорили в инквизиции: «Не надо палить агентуру!»

Он приоткрыл дверь, ведущую во двор, совсем чуть-чуть, как будто от порыва ветра. Дежуривший неподалеку стражник повернул было голову на тихий скрип, однако, не увидев ничего подозрительного, отвел глаза. Ему было на что смотреть и без того. Во дворе разыгрывалась сцена, достойная пера драматурга: посреди выметенного плаца, уперев руки в боки, ожившей статуей богини возмездия красовалась благородная дама Брунгильда, перед ней непоколебимой стеной — Мустафа.

— Я немедленно желаю оказать помощь раненому! — от природы хорошо поставленным трубным гласом, на весь замок орала жена казначея. — Как ты смеешь останавливать меня?

— Мне велено следить, чтобы вы не разговаривали с чужими мужчинами и блюли супружескую верность.

— Ты в чем это меня обвиняешь, негодяй?! Да я велю тебя на кол посадить!

— Я исполняю волю своего и вашего господина.

— Господина?! Кто здесь говорит о моем господине?! Этот замок принадлежит геристальскому дому, я его хозяйка! И ты не смеешь прекословить мне!

— Я вынужден буду доложить об этих словах мастеру Элигию. — Мустафа поморщился, в глубине души сознавая, что эта ссора не сулит ему ничего хорошего.

— Говори, что пожелаешь, — надменно скривила губы владетельница Форантайна. — Но я также поведаю ему, что из всех, кого он послал охранять меня, никто и в ус не дул! Лишь только юный менестрель действительно оказался способным защитить меня. А его хваленые телохранители способны только праздных гуляк в Париже распугивать! Я прикажу бросить вас здесь в темницу и отошлю гонца к моему дорогому Элигию и к моей доброй подруге мадам Гизелле, пусть передаст, что вы вступили в тайный сговор с врагами, чтобы убить меня. Что ты зыркаешь, как сыч? Да-да, только лишь потому твои люди не догнали подосланного убийцу, которого без труда настиг мальчишка-песнопевец, что были в сговоре с душегубами! Я потребую для вас пытки огнем и водой, пока вы не сознаетесь в злодеянии. Я пошлю вас на дыбу, а потом вас разорвут дикими конями. — В голосе Брунгильды слышались мечтательные нотки. Духовное родство с гарпией не осталось без последствий.

Мустафа насупился, но промолчал. Конечно, бросить его и его людей в темницу здесь было бы не просто. Хотя гарнизон замка и состоял из трех десятков стражников, не считая полутора дюжин вполне боеспособных слуг, но его люди готовы были себя дорого продать. Однако, проиграв или победив, он непременно был бы втянут в мерзкую историю, в которой хозяину проще всего пожертвовать неприметным слугой, пусть даже и преданным, как он. И все ради того, чтобы взбалмошная хозяйка не смогла исполнить свою нелепую прихоть.

— Я не могу пустить вас одну к чужому мужчине, — сквозь зубы процедил вольноотпущенник, — но если вы согласитесь взять с собой одну из пожилых служанок, дабы она блюла вашу честь, и согласитесь, чтобы за дверью дежурили стражники вашего супруга, я сочту, что вы действуете разумно и милосердно.

— Что ж, пусть будет так, — горделиво подняв голову, небрежно бросила благородная дама. Она прекрасно сознавала, что многое в ее словах — чистейший блеф. Конечно, она была сестрой Пипина, но вот насколько хозяйкой в этих мощных стенах, ей предстояло лишь узнать. Но сейчас Брунгильда оглянулась на домашних слуг и служанок, вываливших во двор поглазеть на необычную сцену, выбрала ту, чье лицо казалось ей наиболее добродушным, и ткнула пальцем:

— Иди со мной.

Бастиан отпрянул от двери и тихо, на цыпочках, бросился на скорбное ложе. Кто знает, будет ли возможность устроить новую встречу, а потому из этой следовало выжать все.

Менестрель успел занять место на лежанке и придать лицу соответствующее моменту страдальческое выражение, когда двери отворились и в келейку бодрым шагом вошла Брунгильда. За ней семенила пожилая служанка, нагруженная корзиной снеди, достаточной для прокорма шести-семи здоровых мужчин. Позади нее в дверях замер стражник вида столь мрачного и угрожающего, что, кажется, даже у табурета задрожали все четыре его деревянные ноги. Темный лик иберийского мавра лишь подчеркивал исходящую от него опасность.

Мадам Брунгильда оглядела приют своего бесстрашного спасителя и радостно обернулась к надзирателю.