Владимир Свержин - Крона огня

— Садись, пиши.

Фра Гвидо начал диктовать, расхаживая по комнате. В его словах разговор предстоятеля франкской церкви с нурсийским выскочкой казался вопиющим святотатством и посягательством на безвинного и благочестивого клирика, имеющим целью едва ли не грабеж. Наконец речь его смолкла, и секретарь, аккуратно разместив последнюю точку, поинтересовался:

— Ваше высокопреосвященство желает перечесть и подписать?

Кардинал занял место секретаря, поудобнее уселся на резном кресле и вперил очи в пергамент. Помощник чуть отступил, дабы не мешать господину.

— Погоди, погоди, что ты написал, несчастный?! «Я, недостойный кардинал Гвидо Бассотури, побуждаемый стяжательством и похотью, осквернил душу свою изменой, а уста — ложью и злым наветом?! Не имея сил более нести сей крест, предаю себя в руки Господа, и да простится мне этот грех, как и все остальные!» Что это?!

— Правда, — тихо произнес секретарь. — Извольте подписаться.

— Но ты же не думаешь… Его святейшество…

— Вы нынче возвели поклеп на его святейшество.

— Нет, нет, я… — Кардинал осекся, глядя в безмятежные глаза секретаря.

— Извольте подписаться.

— Я не ста…

Прочное вервие, служившее опояской, в мгновение ока захлестнуло горло святого отца. Тихий и почтительный секретарь резко повернулся, с силой растянул концы веревки в разные стороны и взвалил фра Гвидо себе на спину, как мешок репы. Тот нелепо задрыгал ногами, будто силясь убежать от своего убийцы по воздуху. Тщетная попытка. Секретарь тихо опустил мертвеца на пол, сел за стол, заученным жестом поставил росчерк, коим заверял свои послания покойный кардинал. «Дело сделано!» Он неспешно огляделся по сторонам, разыскивая крюк, достойный выдержать мертвеца в алом кардинальском одеянии.

— Самоубийц хоронят в неосвященной земле, — пробормотал он, перетаскивая тело по каменному полу. — Как и предателей.

Лис торопил спутника:

— Давай, давай, Валет, не отставай! Твои предки, небось, целыми днями из седла не вылезали. А нам тут всего ничего — брошюрку отвезти.

— По отношению ко мне, здешнему, мои предки являются далекими потомками. А местные предки моих потомков наверняка галопом не ездят, потому как здешняя упряжь и седла — не чета нурсийским. Кстати, то, что под седлом, — тоже.

— Ну, ты даешь! Сколько ума — и все лишь бы не утруждать себя лишний раз.

— Это вообще основной движущий принцип эволюции, — парировал менестрель. — Зачем мы так несемся? До заката в любом случае поспеем. А если учитывать, что враг не начнет выдвижение ранее, чем Пипин соберет войска, то недели две в нашем распоряжении еще есть.

— Ой, не факт! — крикнул Лис, не сбавляя хода. — Тут с собственными военными сборами дел будет невпроворот, так что забудь об отдыхе и радуйся, шо реактивные двигатели еще не изобрели, а то б я их точно к лошади приспособил.

Вскоре, однако, всадникам пришлось замедлить ход — двигаться галопом по лесу, тем более отродясь не чищенному, буреломному, — не самая удачная затея. А еще через некоторое время из-за кустов, заграждая дорогу, выступил стражник внешнего оцепления Драконьего Холма. Но, увидев Рейнара-нурсийца и Бастиана, молча отсалютовал и вновь удалился за куст.

На вершине холма их уже ждали. Несколько повеселевший дракон с величавой грацией дожевывал корову и, судя по костям, не первую. Рядом с ним, замазывая рану на его груди варевом из походного котелка, стоял кесарь Дагоберт. Над вторым таким же котелком, помешивая содержимое обструганной веткой, колдовала Женечка.

— Доброго дня честной компании! — Лис спешился и начал отвязывать от седла плотный холщовый мешок. — Какие-нибудь свежие новости есть?

— Мечи заканчиваются. — Благородная дама Ойген указала на штабель разящей стали, аккуратно сложенный чуть в стороне на расстеленных плащах стражников. — Вот эти уже готовы, а так осталось не больше трех сотен. Может, еще у кого где по домам трофейные лежат. Но все, что было в арсенале, здесь.

— Н-да. — Рейнар-нурсиец оценивающе поглядел на оружейные запасы. — Хорошо, но маловато. Если враг поставит в первую линию людей Пипина с такими же мечами, наше войско поляжет ни за грош еще до того, как доберется до хаммари. А те, что дойдут, буде такие останутся, почувствуют себя в роли мяча на футбольном поле. Неприятная перспектива! Блин, надо шо-то такое разэтакое придумать. Эх, жаль, Камдила нет! Он бы точно изобрел какую-нибудь каку с маком.

— Но мы же уже все придумали! — удивленно возмутилась Женя. — Для того вы сюда книгу и привезли.

— Да шо ты говоришь? — криво усмехнулся старший оперативник, развязывая холщовый мешок. — И как это я запамятовал? А скажи мне, зеленый свет очей моих, а ежели вдруг все пойдет не так, как у нас в думальниках сложилось? Если все наши версии и гипотезы насчет Медеи, Олх и тому подобное — лишь игра богатого воображения одного высоколобого умника? Тогда как? Говорим: «Массовка свободна, война отменяется»? Боюсь, твой бывший поклонник не станет принимать такие доводы всерьез.

— Фрейднур вовсе не был моим поклонником! — возмутилась благородная дама Ойген.

— Сударыня, вас только это волнует? Ну, хорошо, может, он и сейчас… Так легче?

— Я попросила бы вас, Сергей…

— Потом как-нибудь попросишь, в шесть вечера после войны. Государь, — он повернулся к хлопочущему Дагоберту, — книга подана, начинаем работать. Но, блин, о победе на поле боя тоже следует еще хорошенько позаботиться. Бастиан, где там брунгильдина побрякушка, ты ее у Элигия на полке не забыл? В общем, Тимуровна, делаем так: Валет, если понадобится, листает страницы, мы с кесарем держим тебя за руки. А ты, красна девица, стой, не падай. Если вдруг что пойдет не так, шо есть силы сжимай руки, будем тебя выдергивать.

— Ты уверен, что это поможет?

— Не факт. А есть варианты?

Женечка вздохнула.

— Да, вариантов нет.

Она посмотрела на Сергея, будто прощаясь навсегда и напоследок стараясь запомнить.

— Пожалуйста, я очень на тебя надеюсь.

— Да мы на тебя, в общем-то, тоже… — начал Лис, но осекся, чувствуя неуместность фразы. И закончил, без обычной насмешки в тоне: — Возвращайся скорее! Государь, подайте даме руку. Бастиан, листай!

Золотое сияние разлилось над лысой вершиной холма в начинающих сгущаться вечерних сумерка, настолько яркое, что не только Лис, Дагоберт, но и Бастиан, державший книгу переплетом к себе, невольно зажмурились. Казалось, сегодня от страниц исходит сияние особой силы. Женя начала всматриваться в сверкающую гладь пергамента и вдруг почувствовала, как потяжелел и запульсировал медальон Брунгильды на ее груди. Будто второе сердце застучало в унисон первому, но только значительно громче. Сияние заставляло глаза слезиться, и очень скоро, пожалуй, и минуты не прошло, сквозь пелену непролитых слез лист начал превращаться в подобие зеркала.