Владимир Свержин - Крона огня

— Шарль, возьми своих людей и парочку этих безмозглых тварей, отправляйся в Форантайн и сообщи Брунгильде, что я готов сохранить ей жизнь, если она склонится и безропотно откроет ворота замка. Первая же стрела, пущенная со стены, отменяет мое предложение. Я вырос в стенах этого замка и люблю его, как родной дом, однако не пощажу никого и не оставлю от него камня на камне, если хоть кто-то посмеет мне противиться. Так и передай.

— Наверняка мадам Брунгильда, услышав такое предложение, немедля отправит меня к праотцам. Она ведь одной крови с вами, батюшка. Так что, если желаете что-либо поведать вашему отцу и моему деду или еще кому-то из пращуров, скажите, при встрече непременно передам.

— Не говори ерунды! Какое тебе дело до ее желаний? — отмахнулся Пипин Геристальский. — В этом мире есть одна воля — моя! Остальное все — чушь. Запомни это, ибо когда-то в мире останется лишь твоя воля. Привыкни к этому. Вбей в свою твердолобую голову! Сейчас у тебя на поясе отличный меч, против него не устоит никакой доспех. Под твоей командой я пошлю десяток баронов с их отрядами, с тобой будут хаммари. Неужели ты испугаешься своей взбалмошной тетки?

— Я бы все же не стал так запросто сбрасывать со счетов ни ее самое, ни ее друзей-нурсийцев. Прежде это плохо заканчивалось.

— Не смей мне ничего говорить о них! Плохо или хорошо, я знаю не хуже тебя! Если они в замке, передай Брунгильде, что я не просто ее помилую, но и оставлю жить при себе на всем готовом, если она отдаст их живьем. Слышишь, они мне нужны живыми! Мертвыми я их сделаю сам. — Он лязгнул зубами, вспомнив о сэре Жанте. Тот был совсем рядом, но как локоть — захочешь, не укусишь. — Ступай же! — Пипин махнул рукой. — И принеси мне победу!

Шарль из Люджа склонился перед отцом, пытаясь спрятать от его глаз страдальческую усмешку. Когда имелась бы хоть малейшая возможность избегнуть столь высокой чести, он бы согласился с радостью. Однако ни спрятаться, ни затаиться было невозможно.

Всю жизнь, с момента, когда еще совсем несмышленышем он осознал себя бастардом, Шарль старался быть лучшим из лучших, самым ловким, самым умелым и сильным среди сверстников, а затем и среди взрослых воинов. Он от всей души желал, чтобы отец гордился им, готов был двигать горы и заставлять солнце замирать на небосводе. До недавнего времени ему казалось, что преданность мессиру Пипину не знает границ. Но сейчас в сердце его угнездилась неуверенность, будто недавняя беседа с Рейнаром Лисом на лесной дороге что-то повернула в его душе, осадила и обескуражила юного воина. Он поклонился и зашагал из шатра, придерживая меч, чтобы ножны не колотили по ноге. А за спиной звучало:

— Ты пойдешь с ним, и ты, и ты.

«Интересно, — вдруг подумал Шарль, — кому из них будет поручено воткнуть кинжал мне в спину, если вдруг я не пожелаю исполнить приказ? Может быть, каждому из них? Не верю, чтобы отец не предусмотрел такой возможности». Наследник «властителя людей и чудовищ» стиснул зубы и впервые пожалел, что вышел живым из кровавой схватки с абарами.

Брунгильда стояла на боевой галерее надвратной башни и командовала суетившимся у воза крестьянам:

— Стрелы несите на стены! У каждого зубца поставьте небольшой пустой бочонок, пусть там лежит по три вязанки. Остальное сложите во дворе под соломой. Навощите древки и оперенья. Давайте, поторапливайтесь! — Голос ее, от природы зычный, был подобен иерихонской трубе. С одной лишь разницей: в отличие от ветхозаветной твердыни, с каждым мигом высокие стены Форантайна становились все неприступней. Прибывшие в крепость бароны с удивлением осознавали, что, хотя нынешняя Брунгильда не напоминает прежнюю гарпию, тем не менее командной хваткой природа наделила ее не меньшей. Сейчас, готовясь к обороне, Брунгильда и сама неожиданно почувствовала себя увереннее и даже комфортнее, чем в парижском дворце кесаря. — Кто свободен, — входя в раж, командовала повелительница Форантайна, — бегом вниз, собирать новые баллисты!

Над замковым двором слышался дробный перестук молотов, скрип натягиваемых канатов и команды поседевших в боях ветеранов, руководивших строительством метательных устройств. Над всей этой круговертью и суетой в полном спокойствии и радостном возбуждении безраздельно властвовала мадам Брунгильда. Если что-то и беспокоило ее в этот миг, то лишь одно: сейчас ее воинство готовится не к наступлению, а к обороне. Возле одной из башен к небу поднимался смрадный дым и возносился серный запах, что придавало этой части двора сходство с филиалом адской бездны: здесь располагалась смоловарня.

Еще в тот самый день, когда вооруженная толпа беженцев показалась в виду замка, выслушав рассказ Зверолова о хаммари, Брунгильда задумалась на минуту и произнесла четко и громогласно:

— Смола!

И вот теперь отовсюду, откуда можно, с ближайшей речной пристани и из замковых подвалов в Форантайн доставлялись неказистые «котлы адской коптильни». Хозяйка замка была готова погибнуть на развалинах, но не отступить. И все пришедшие в эти стены невольно заражались ее решимостью.

Когда очередной день клонился к закату, дозорные примчались в Форантайн с сообщением, что вдали показался враг. Причем не только люди, но и странные, жуткого вида чудовища: одно шестилапое с огромной пастью на длинной шее и хвостом под стать заостренному бревну, другое, напоминающее шар на коротких ножках, усаженное шипами, с огромной пастью, открывавшейся почти так же, как снимается крышка с котелка, третье…

Впрочем, Брунгильда отмахнулась, довольно потерла руки, процедила: «Началось!» — и велела слугам нести боевое облачение. Ни златотканый персидский шелк, ни константинопольская парча так не радовали сегодня хозяйку, как привезенная из Толедо пластинчатая броня, словно драконья чешуя защищавшая торс и бедра. Острейшая спата, чеканные поножи и наручи да шлем, украшенный гребнем из конского волоса, дополнили ее «парадный» наряд. Покончив с церемонией одевания, она распорядилась отправить немногочисленный отряд своих всадников в засаду в темнеющий чуть поодаль лес и взошла на стену, кусая от нетерпения губы в предвкушении скорой неизбежной схватки.

Дозорные не ошиблись: враг появился довольно скоро. Уже начинало темнеть, однако солнце еще не скрылось за горизонтом и с интересом поглядывало, как развернутся события. Шарль из Люджа, она легко узнала племянника даже издали, выехал перед строем и закричал во весь голос, обращаясь к ней, ее баронам и всем защитникам Форантайна:

— …Если вы откроете ворота, вам будет сохранена жизнь!

— Ах ты, гаденыш! — с неизъяснимым чувством яростной радости и восторженной ненависти процедила воинственная хозяйка Форантайна и без лишних слов вырвала из рук ближайшего воина тугой лук. Каленая стрела тут же легла на тетиву. Брунгильда оттянула ее к уху, целясь в родича, и легко, не дергая, отпустила пальцы. Короткий щелчок — оперенная смерть стремглав понеслась к глашатаю. Быть может, заметив движение на стене или же лишь почуяв недоброе, Шарль вздыбил коня, разворачивая его на задних ногах. И стрела, насквозь пронзив раздутый ветром плащ за его спиной, уткнулась в землю.