Александр Санфиров - Начало звёздного пути

Между тем Яворский продолжал говорить.

– Представляете, Петр Петрович, какие интересные казусы приключаются. Вот позавчера познакомился я с одним сельским помещиком в салоне ее сиятельства княгини Голицыной. Оказалось, умнейший мужчина, и ум-то деловой, я так понимаю, что еще несколько лет, и он будет богат, как Крез. И по нашим отношениям с Европой высказал интересные мысли. А его дочка вообще произвела фурор. Представьте себе, шестнадцатилетняя красавица, умница. А как она играла! – тут он сделал паузу. – Представляете, аккомпанировала самому Двардзини, и вполне успешно, в двух местах она составила ему дуэт, такой голосок нежный, серебристый. Вот же кому-то повезет! – вздохнул Яворский, про некрасивость и скаредность жены которого знали все. – Красавица, поет, играет и богатая к тому же. Да и связи у ее отца хорошие. Он, оказывается, близкий друг князя Шеховского, к которому благоволит его императорское величество, он оказал ему честь недавно приватной аудиенцией.

Сидоров, который с напряженным вниманием слушал слова своего начальника, почувствовал, как сердце упало в пятки. И ему срочно захотелось в нужник. Но для этого было необходимо вновь протиснуться между начальством и столом. И он сидел, героически борясь с позывами мочевого пузыря и приступами страха, сейчас прекрасно понимая, что только один намек Шеховского – и его выпнут из департамента с волчьим билетом. И тогда можно будет забыть о покупке нового жилья соответствующего его новому званию надворного советника, которое он получил всего полгода назад, и обо всем прочем. Он уже почти не прислушивался к разговору и сидел не шевелясь, из-за боязни обмочить свой новый мундир. Наконец, начальство разошлось по кабинетам, он вскочил и понесся в нужник.

Через несколько минут с вздохом облегчения вышел из холодного помещения и, приведя себя в порядок, вновь с важным видом проследовал на свое рабочее место.

Он провел несколько встреч, проверил документацию, все это время обдумывая и лелея планы мести. Как ни хотелось ему написать анонимный донос, сегодня после услышанного он отказался от этой идеи, и решил действовать по-другому.

Когда вечером из черного хода одного из домов на Васильевском острове вышел потрепанный жизнью ремесленник, никто не обратил на него внимания. Только дворнику, который перестал сгребать лопатой снег, он мрачно буркнул хриплым голосом:

– Чо выставился, татарская морда, у барина я был, шкап чинил.

Дворник вновь продолжил мести двор, а ремесленник пошел своей дорогой. Она потихоньку вела его по Васильевскому острову в сторону залива, и вскоре каменные дома сменились низенькими деревянными домиками, затем начались уже совсем нищие постройки. И вот он подошел к одноэтажному строению, окна которого желтели в ночи неярким светом и оттуда раздавались пьяные выкрики и женские вопли.

Ремесленник несколько раз стукнул в двери особым образом, и они почти сразу отворились, изнутри пахнуло едой, прогорклым маслом, а в проеме появилась лицо, заросшее рыжей бородой, маленькие водянистые глазки пробежали по нежданному гостю.

– Да я это, Пекка, я, что смотришь, – прошептал тот.

– Ах, этто фы, каспадин Семен, а про фас секодня херр Либниц вспоминаль. Он говорить, фы очень нужен, закадитте быстрее.

Проем освободился, и преобразившийся Сидоров, которого сейчас бы никто не узнал, зашел в портовый притон. Аплодисментами его никто не встретил, потому что до него не было никому дела. Тем более что от сальных светильников света особо не было. Лишь пара человек, сидевших за грязным столом почти у дверей, подняли на него на секунду равнодушные пьяные глаза и вновь заспорили о чем-то своем. Хозяин провел гостя в другую комнату, где было немногим чище, но здесь было теплее, и горели несколько свечей, так, что можно было видеть окружающее.

Сидоров привычно прошел в угол, из которого можно было наблюдать за входящими людьми, и уселся за стол. Подбежавший мальчишка-половой моментально поставил ему на стол стопку водки и блюдце с капустой. Аркадий Акакиевич в один глоток кинул водку в себя и захрустел капусткой.

– Здравствуйте, Аркадий Акакиевич, – раздалось у него под ухом, но надворный советник даже не вздрогнул, он сразу заметил вошедшего в комнату человека.

– Джон, я вам сколько раз говорил, не называйте меня здесь по имени, ведите себя не как сотрудник английского посольства, а человек с улицы, – ядовито прошипел он в ответ на неплохом английском.

Тот в ответ беззаботно махнул рукой.

– Мой дорогой, кто в этом свинарнике будет обращать внимание на нас. Тем более что в этом притоне сидят одни ингерманландцы.

– Джон, вы как малый ребенок, среди этих инородцев могут встретиться похожие на нас личности.

В это время им принесли еще водки и какую-то финскую закуску. Шпион и предатель и устроились удобней и начали разговор.

– Послушайте, Семен, – с усмешкой сказал англичанин, – чего это вы решили снова назначить встречу здесь, разве мы не можем вполне спокойно встречаться в посольстве?

– Конечно, можем, – огрызнулся тот, – но не каждый же день. Вы что, думаете, нас не контролируют? У Бенкендорфа цепные псы наготове сидят.

– Да, да, – с сочувствием закивал головой собеседник, – но не переживайте, мы над этим работаем, мне кажется, что вскоре обстановка у вас изменится. А пока давайте ближе к делу.

– Хорошо, Джон, вот те бумаги и копии секретных договоров с Персией, которые я вам обещал. И еще мне нужна ваша помощь. У меня появился враг, и вы должны помочь мне от него избавиться.

Лошадиное лицо англичанина не выдавало никаких эмоций, пока Сидоров выкладывал свои требования. Лишь потом он хмыкнул и сказал:

– Сэр, признаться, я не понял, зачем нам вмешиваться в это дело. Вы же сами сказали, что про вас, скорее всего, забыли.

– Джон, пока Шеховской жив, я буду думать, что он может поломать мою карьеру одним своим словом.

– Ну, так вызовите его сына на дуэль, вы же дворянин, в конце концов, неужели у вас совсем нет гордости? – удивился англичанин.

– Как я его вызову? Конечно, если я его застрелю, мнение света будет на моей стороне, но карьера будет закончена. И поеду я в какую-нибудь Тмутаракань. Вам это надо? А старый Шеховской, как говорят, близкий друг Бенкендорфа, и благосклонно принят государем, если он меня увидит, то карьере моей все равно придет конец, – со злостью произнес чиновник.

«Конечно, – думал англичанин, – ты бы так и сделал, судишь всех по себе. Ох, с какими гнидами приходится иметь дело, а ведь называет себя благородным человеком, вызовет он на дуэль, как же, поверил я в такое. Но что же делать, придется предпринять меры, хоть и не хочется лишний раз светить людей».