Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»

Афанасий хмурился.

– Скверная пора, воровская, татейто в сырину такую ни огненным, ни лучным боем не отгонишь, может, в ножи придётся резаться. Спать заляжем одоспешены да оружны.

Я, пытаясь спастись от вездесущей мокроты, подобрался поближе к костру. Там распоряжался у походных котлов Лошаков.

Задумчиво глядя в пустую воду, он произнёс:

– Сей час крупицы-то и взварим в кашу на суши.

– На что кашу варить будете? – в моём голосе пробивалось любопытство.

– На чём, – поправил Иван. – На суши.

– Эт что такое? – интерес не пропадал. – Из рыбы сделано?

– Вестимо, рыбица малая сушёная из озер края северного, – ответил дворянин. – День-то сей третий по седмице, постное вкушаем.

– А-а, ты варить кашу на сухой рыбе будешь, – понял я.

– Да уж знамо дело, не сыру жрать, – вовсю шутил мой давний телохранитель. – Чай, не самоядь дикая.

Порывшись в мешке, он вытащил сушёного снетка и вручил мне:

– В водице размочи, як холодная и мокрая станет, то и узнаешь, можно ли такое есть.

Крутя в руках прародителя закуски к пиву, я отправился к Бакшееву, тот уже всем дал задания и молился перед ужином. Просьбы к Богу у него были такие же, как и действия, – быстрые и решительные, всё, чего он хотел от высших сил, это чтоб часовые не заспали да воры не смогли отвести им глаза. Наблюдая за ним, вспомнил озадачившее меня вчера сообщение.

Дождавшись конца ритуала, я подошёл к нему и спросил:

– С чего ты взял, что пленник наш, Гошчипс, в родстве с орками?

– Он сам молвил, да и кто ещё в сефери [70]с Черкесии пойдёт? Не холопы же ихнии?

– Откуда ты про орков узнал?

– Своими очами зрил, когда в Кабарду с послами ходил. Меня за умение на татарских наречиях толмачить послали.

– Точно сам видел их?

– Як тебя сей час. Да и што тебе оне так в душу-то запали? Те же человече, что и мы, токмо величатся именитостью да воинскими делами зело.

– Совсем такие, как мы?

– Весь род людской из семени Адама и лона Евы вышел, – как маленького стал поучать меня Афанасий. – Иль ты мнил, они с рогами на лбу, или с хвостом и шерстию обросли, яко звери лесные?

– А нигде не водятся в шерсти, например?

– Знамо, водятся – в бабкиных сказках, аль в преисподней, – подытожил разговор о фантазийных существах старый воин.

Поговорив с ним ещё о его путешествиях с посольствами, выяснил, что в это время язык межнационального общения – татарский, по крайней мере, на юг и восток от границ Московского царства. Что заставило задуматься.

– Афанасий, скажи: трудно татарское наречие разучить?

– Ежели с прилежаньем постигать, то любое дело лёгким будет, – опять перешел на менторский тон рязанец, но, смягчившись, продолжил: – А так этих языцей-то, почитай, поболее десятка имеется. Татаровя сами-то друг дружку с толмачом разумеют. Но общие слова выучить не трудно. Вона, пойдём до нашего мальца полонянного.

Мы подошли к Габсамиту, скромно ждавшему свою порцию каши под телегой.

– Малой, как по-вашему будет от то зваться? – спросил Бакшеев, указывая на котел.

– Казан, – ответил маленький толмач.

– Верно, а сё? – экзаменатор ткнул в телегу.

– Арба.

– Тож правда. А от он? – рязанский страж рубежа кивнул на задремавшего сторожалитвина.

– Каравул, – вздохнул паренек, подумал и добавил: – Акылсыз.

– Истинно, глупец, в стороже-то дремать. Ещё подрыхнет и станет башксыз – безголовым! – сказал самоназначенный воевода и предложил мне: – Давай ты, княже, поспрошай!

В голову ничего не лезло, и я ткнул пальцем в почву.

– Балчук, грязь по-русски, – прокомментировал мой жест малолетний учитель иностранных языков.

В задумчивости я показал ему кусок сушёного снетка, что продолжал удерживать в руке.

– Балык, рыбица по-вашему будет, – продолжал перевод Габсамит.

Тут я наконец вспомнил интересовавшие меня слова.

– Что значит шура?

– Раб, – ответил татарчонок.

– А как понять – азюны сакарым?

– Я убью тебя, – засмущавшись, продолжал отвечать на вопросы отрок.

– А вот это что – кюдлюк?

– Не ведаю, – прошептал паренёк и опустил голову.

– Кто ж эдакое князю в очи-то скажет, – вмешался в наше погружение в лингвистику татарского языка Афанасий сын Петров. – Содомит сие значит.

После постного ужина наступил отбой, однако спали все вполглаза, вслушиваясь в перекличку сменявшихся часовых.

Весь следующий день поход по непролазной грязи продолжался, так что, добравшись до темноты к Троице, мы были совершенно измотаны. Афанасий остался с обозом на окраине села Климентьевского, а мы с Жданом отправились на ночлег в обитель. Встречал нас сам архимандрит Киприан с чинной братией – келарем, казначеем, ризничим и книгохранителем, да прочими почтенными старцами. Уже наученный местному церемониалу, я поцеловал руку настоятелю и в свою очередь получил от него благословление.

– Рады мы о приезде князя Угличского, Димитрия, к дому Живоначальной Троицы и Пречистой Богородицы и великим чудотворцам Сергию и Никону. Прошу тебя отвечерять с нами в гостиных палатах! – приветствовал нас Киприан Балахонец.

Предложение было принято, и мы двинули к каменному двухэтажному зданию вдоль многочисленного почётного караула.

– Зачем вам так много воинов? – выразил удивление малолетний высокородный паломник.

– Воев? – изобразил недоумение келарь Евстафий. – То сирые слуги монастырские, Троицей опекаемые, стрельцы да конные служки.

Скромные прислужники обители были как на подбор крепкие парни, одетые в брони и разнообразно вооружённые.

– Пушек вы на монастырский обиход не припасли? – попробовал я пошутить.

– Вскую же оне нам? Ести токмо пищалей крепостных да затинных с полсотни, да наряд к ним для опаски от всякого лихого дела.

Да уж, похоже, здесь русская церковь вполне зримо исповедовала принцип «добро должно быть с кулаками».

Накрытая в гостевом доме трапеза роскошью не поражала, на столе были гречневая и гороховая каши, куски варёной рыбы, хлеб да разные хлебные квасы и фруктовые взвары, прозываемые тут щербет. Представления об обжорстве монахов оказались явно преувеличенными. За ужином шёл степенный разговор об управлении монастырскими владениями, старцы поучали меня разными советами о рачительном ведении хозяйства. В ходе беседы выяснилось, что, кроме обширного подворья в Угличском кремле, Троице принадлежат несколько дворов и лавок в моём городе и множество сёл и деревень в уезде. Тут нечистый дёрнул меня поинтересоваться, каков будет с этих владений налоговый взнос в казну удела.

Казначей Игнатий аж подпрыгнул.

– Есть у нас тарханы от пресветлых московских царей, что податей с наших вотчинок не имать, окромя указных, а те, что насчитаны, мы сами в приказы возим. Чтоб на Углич серебро сбирать, об том указа не было.