Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»

Поэтому потихоньку я стал расспрашивать бывшего крымского дипломата, что он думает о ближайшем будущем. Практически никого из гостей эта тема не интересовала, кайсацкий царевич вообще разговаривал только о соколиной охоте.

– По зиме придёт в Москву посольство, – был убеждён мурза. – Пять лет уже в крымском улусе поминоктыша не видели. Оттого убыток великий всем биям, да хану с братьями его – калгой и нуреддином [133].

– Может, русское государство больше никогда дани платить не будет? – мне пришло в голову слегка спровоцировать урождённого высокородного крымца.

– Подарок се, не дань, для любви и дружбы, – хитро улыбаясь, ответил мурза. – Ежели друзей не одаривать, то их легко потерять. К тому же перестанет серебро течь к карачеям крымским [134], соберутся они у АкКая, да с ними их бейсераки [135]придут, и придётся великому хану из Бахчисарая на остров Родос съезжать. Кому от того польза? Всякий новый солтан первым делом в поход идёт, так издревле повелось.

– Значит, если о размере денежного выхода не договорятся, то снова ждать набега?

– Яз не звездочей, чтобы о грядущем ворожить. Что до походов степных удальцов, так буйные головы всегда найдутся, а ханские ярлыки пущай челеби [136]читают, для того они выучены, – похоже, Янши мурза надо мной потешался.

– Всё ладно ли у Кази-Гирея с турским солтаном? Любовь между ними аль ссора? – задал свой вопрос Бакшеев.

– Благодарение Аллаху, у крымского хана сей час с Порогом Счастья великая приязнь, – расплывчато ответил бывший крымский дипломат.

– А с цесарем у солтана мир или война? – продолжал интересоваться Османской империей Афанасий.

– С Кафы слухи доходили, будто гневается на немцев Высокая Порта, те цесарцы препоны чинят войску турскому, да дани уже два года не платят. Опосля славной победы над кызылбашами неисчислимые орты [137]янычарские могут на заход солнца повернуть.

К нашей беседе с эмигрантом из Крыма стал прислушиваться советник казахского царевича – мурза Карачей.

Заметив интерес татарского сановника, я, забыв историю, рассказанную Темиром Засецким, поинтересовался, не из Крыма ли выехал к нам уважаемый мурза.

– Нет, – вздохнув, ответил восточный дворянин. – Род мой из Бухары, имя мое Кадыргалибек, яз есть верховный эмир Казачьей Орды.

– Почему ж поименовали тебя при здравице мурзой Карачеем? – довольно развязно поинтересовался я у пожилого среднеазиата.

– Се мой чин, жалованный от царя Сибири Кучума. При дворе османов именовать его великий визирь. Оросы прозывают по нему, – довольно сухо ответил Кадыргали.

Про Узбекистан и Бухару у меня имелись самые смутные знания, видел я их только в прошлой жизни по телевизору, в передаче про путешествия, потому проговорил по возможности расплывчато:

– Столица твоего родного ханства на реке Амударье? Там красивые гробницы и мечети, да вроде крепость старая имеется?

– Город тот на реке Зоровшан. Крепость – Арк. Яз в ней ранее жить. Есть склеп наиба Аюша, поклоняются ему христиане, именуя Иов. Мечетей прекрасных там не счесть. Кто рассказал тебе о Бухаре? – Узбек оказался слегка удивлён моими познаниями. – Ясырь вернутый?

– Там растёт хлопок, цвет с коробочкой, из коей пряжу ткут. Узбеки же сие выращивают, воду к полям подводят каналами? – возможность добычи нового текстильного сырья меня крайне интересовала.

– Озбеки разных родов все есть сыны Дешт-Кипчака, они рождены воины. Землю пахать, арык и киряз копать сарты, они же растят пахту, именем тут бумазей, – ответил старый бек, всё более изумляясь. – Ты, коняз, знанием широк. В твой год то удивление. Яз о таком един раз слыхал. С младых лет славен был падишах могольский Акбар [138], стыд ему.

– За что позор-то шаху монголов? – пришла моя очередь дивиться речам собеседника.

– Правил он как великий султан, равный турскому, надежда ислама. Сей час – вероотступник проклятый, лживый пророк [139], – мрачно ответил Кадыргали и, почтительно склонив голову, попросил удалиться от пира.

Разрешение ему дали, да и я вскоре, сославшись на необходимость помолиться, оставил торжественное пиршество.

Субботним утром приехавшие гости отправились на охоту. Псарни и сокольи клетки находились на левом берегу Волги, завёл их брат царицы Марьи, мой дядя Михаил Нагой. Я от этого, для меня слишком сложного, мероприятия отговорился. Это выглядело совершенно невежливо, но гости не настаивали, удовлетворившись обществом уездных дворян, Байкильде и ГушчепсеГригория.

Из ближайших помощников остались со мной Ждан и молодой Битяговский, даже дьяк Алябьев умчался бить зверя, наплевав на болячки. После сведения предварительного баланса появилась надежда, что с продажей новой угличской шерстяной ткани дырка в бюджете окажется закрыта. Сукно у нас получилось значительно лучше сермяжного, по качеству оно примерно соответствовало самому дешёвому лондышскому, то есть привезённому из Лондона. Даже если продавать его с некоторой небольшой скидкой от заморского материала, то прибыль всё равно превышала вложенное в два раза. Обработка закупленного только за этот весенне-осенний сезон сырья обещала принести почти восемьсот рублей.

Оставив Данилу Битяговского щёлкать деревяшками на счётах, мы со Жданом поехали объезжать Углич. Очень уж меня волновал источник аммиачного запаха. Почти час, крутясь по довольно небольшому городу, мы добирались до Селиванова ручья, где находились новопостроенные мельницы.

Тамто я и учуял знакомый «аромат», и место его происхождения стоило узнать у Ждана.

– Откуда так воняет?

– От кожевных чанов. На что кожемяки на отшибе селятся, за Яновой слободой, а всё одно, едва ветер переменится, так прям слезу вышибает, – развёл руками дядька.

Неожиданный визит князя кожевников насторожил. Видимо, ничего хорошего мастера не ждали, соседствовать с ними не любил никто. Предложение показать, что у них тут самое вонючее, застало ремесленников врасплох. После того как я выяснил, что самый устойчивый запах аммиака идёт от отходов их производства, особенно от воды, оставшейся после замочки шкур, кожевники ждали только приказа о выселении. Моя радость и повеление отбросы не выкидывать, а складировать, заставило мастеровых недоумённо глазеть друг на друга.

Добил же их простой диалог.

– Когда вонь сильнее, в холод или в жару?

– Вестимо, княже, в летнюю, жаркую пору дух от чанов потяжелее тянет, – пытаясь сохранять на лице невозмутимость, ответил старший мастер.

– Очень хорошо, – резюмировал я эту краткую беседу.

Лица кожевников выражали явное сомнение в моём душевном здравии, и провожали они отъезд княжеской свиты слишком усердными поклонами. Меня же заботило совершенно другое: если выход аммиака усиливается при повышении температуры, то наверняка его можно получить сухой возгонкой отходов кожевенного производства. Правда, не очень понятно, сильно ли помешает производству соды уровень загрязненности этого газа.