Cyberdawn - Прекрасный старый мир [СИ]

Впрочем, сказать, что всё прошло легко — нельзя. Была у нас трагедия, которую я первое время считал вообще катастрофой. По мнительности своей, но так.

Итак, отгрузила нам лавровая лаборатория три двигателя экспериментальных. Как раз я вопрос с импульсами решал, поскольку вопрос остального отработался. И вот, рукосуи криворукие, балбесы лаборантские, завороженно взирая на голубоватое пламя, творили дичайшую дичь.

То есть, воздействие одарённого на поток плазмы было нужно. Но не непосредственно, а опосредованно, путём выработки электроэнергии. Ежели одарённый совсем искусный (я, признаться, к таковым не относился), то с минимальными потерями мог воздействовать на магнитное поле, оптимизируя ускоритель.

Соответственно, в тестовом лаборатории-полигоне надо было сидеть и питать генератор, через лютое по толщине, композитное, углеродо-кремниевое стекло, любуясь результатом или на показания приборов.

Но долбобесы из лаборантов, в количестве двух рыл, стояли РЯДОМ с двигателем, непосредственно воздействуя эфиром на него. А ещё два долбобеса, в аналогичном количестве рыл, сидели перед приборами… с открытой дверью! Вт просто, дурачьё суицидальное, разгневался я, вырубая всё оборудование и устраивая придуркам головомойку.

После чего наклепал табличек, как с техниками безопасности всяческими и пугательными надписями, так и мудрыми высказываниями, вроде “Голова — друг человека!”, “Смерть по глупости — не есть уважительная причина для неявки на службу!” И прочих мудростей наклепал, с замом разговор имел, после чего Васильич и сам имел церебральный коитус с персоналом в общем, ну и с четырьмя бесоёбами в частности.

Вот только ни беса это не помогло. Расследование показало, что два бесоёба из четырёх (два впечатлились нашими талантами с Васильевичем, в церебральном любострастии, и бесоёбами быть перестали) продолжили эксперименты с двигателем. Правда, в неурочное время и в тайне.

Итак, хоть были они бесоёбами, но не беспросветными и окончательными идиотами, за керамическим патроном они следили. Но, не учли своего эфирного рукосуйства — они отклоняли поток плазмы в одном направлении, проверяя целостность патрона “в общем”. Итог закономерен: керамика в процессе их “экспериментов” протёрлась в одном месте до дыр, двигатель, созданный УЖЕ с учётом керамики, за минуту перегрелся, в итоге все твёрдое топливо воспламенилось. В данном случае уместнее сказать — детонировало.

Итог: к бесам разнесённая лаборатория, загубленный двигатель, придурков испарило, до, фактически, костей.

И вот, прихожу я на службу, ну и зрю суету, панику и прочее неустроение. Выслушиваю зама и начинаю обтекать: тут намечался чисто полисный момент: будучи руководителем этих долболюбов, я ОТВЕЧАЛ за их дурные деяния. Да и жизни ихние, в рамках службы. Клавдий Васильевич, к слову, также, но он — на полшишечки. А я по полной, с занесением в личное тело. Не говоря об имущественной ответственности, которая, прямо скажем, на фоне пары трупов смотрелась бледно.

Притом, на тот момент, ни расследования толком ещё не было, ничего не известно, кроме факта аварии. Сказать, что я перепугался или ещё что-то подобное — не скажу. Но напрягся изрядно. Направился к Главе Академии, сообщил об аварии, сам попросил провести расследование. Изяборыч на меня повзирал хмуро, да и назначил расследовательную комиссию.

А я сотрудникам расчёты выдал, да и уселся в кабинете своём, думая с мордой мрачной. И ни беса мне надуманное не нравилось, но и свои действия я осудить не смог. Разве что к бесам выгонять всю четвёрку. Но основания на это не было. Единственное что — введение отдельного пропускного пункта к лаборатории-полигону в голову приходило. Так не принято такое было! Имеешь доступ к лаборатории, ну, или нет. Доступ “по записи” и прочее подобное просто не практиковалось.

Но тут от комиссии всё зависит, как интерпретируют, как что. В общем, что я получу по шапке, я не сомневался: вопрос в том, насколько.

— И что будет, Ормоша? — жалобно спросила Мила.

— Леший знает, — честно ответил я. — Надеюсь, от работы не отстранят. А штраф и прочее потянем, думаю.

— Потянем, конечно, — покивала Мила. — Да и не виноват ты, — на что я пожал плечами.

К обеду прибыла Люц, поужасалась, покислела, да и осталась с нами, считать и печалиться.

Так до вечерней явки комиссии и просидели, проводя расчёты. Не сказать, чтобы эффективно, но хоть время заняли. Но сидели, как на иголках. А четвёрка суровых дядек меня и Милу опросили, да и молча кабинет покинули.

Домой наша троица вернулась траурная, причём, никак о бесоёбах дохлых не жалея. Ну, я-то точно не жалел придурков. Да и злился на бесоёбство ихнее, а как девчонки — точно не ведаю.

И вот, наутро прибываю я в Академию, Милу в трапезной оставил: кофий попить, да меня подождать. Являюсь к не самому радостному главе, где дядька, персону мою поприветствовав, передаёт мне заключение комиссии, с увлекательными похождениями бесоёбов и их эпичным уходом из жизни.

— Идиоты клинические, — подытожил я прочитанное, не находя возможным вещать “только хорошее” о придурках.

— Можно и так выразиться, — не стал спорить академик.

— Хорошо, что хоть ясно, что приключилось, — продолжил я. — Всеслав Изяборович, какое взыскание?

— Трупам? — выпучил на меня очи Глава.

— Мне, вообще-то! — с некоторым возмущением выдал я.

— А вам-то за что? — вопросил Изяборыч. — Вы тут лицо, скорее, пострадавшее.

— Погодите, Всеслав Изяборович, но я же руководитель, — не понял я.

— Ну да, вот только вы. Ормонд Володимирович этих сотрудников нанимали? — на что я помотал головой.

— Но я же проверял сотрудников и несу ответственность. Не в том смысле, что непременно надо, чтоб меня наказали, — под хмурую усмешку академика уточнил я. — Просто понять хочу.

— Ну смотрите тогда, Ормонд Володимирович: вам Академия в управление предоставила штат. Не вы его набирали, а вам предоставили, ощущаете разницу? — уточнил он, на что я кивнул. — Ежели бы вы откровенного неумеху или недоумка покрывали, а он подобное сотворил — тогда да. А так — вы имеете образования психолога? — на что я помотал головой. — А психологии руководителя? — опять, соответственно помотал головой. — Соответственно, выходит, что вы сделали более, чем могли: сии лица не проявляли безалаберности более, чем один раз. Не орали, что лабораторию к бесам взорвут, — хмыкнул Изяборыч. — А ваши пугательные и наставительные таблички в деле фигурируют и комиссией отмечены. Как и беседа с погибшими. Тут скорее к Клавдию Васильевичу, который необходимыми знаниями обладает, могли бы быть претензии. Но не будет — безумия сии лица не проявляли, и выявить его он не мог.