Андрей Кощиенко - Айдол-ян. Книга 4, часть 4. Смерть айдола [СИ : с илл.]

— Итак, начнём. — прочистив горло, произносит майор военной полиции, который, похоже, будет председательствовать. — Сангса Пак ЮнМи, прошу вас встать на это место…

«Блии-ин, чё так стоять придётся, что ли? — недовольно думаю я, вылезая из-за стола и двигаясь к указанной точке на полу. — Вот же придумали. Может, обморок изобразить? Месячные, волнения, то, да сё… впрочем, не буду спешить, послушаю, что скажут. Посмотрим, как станут тянуть резину…»

(там же, позже)

— А сейчас мне вообще дали вместо адвоката какую-то девчонку, которая весь процесс просидела с открытым ртом. Впечатление, будто она судью в мантии первый раз в жизни увидела! В последний день подвели ко мне и сказали — «Вот твой адвокат». Словно не знают, что по закону защитник предоставляется за пять дней до проведения слушаний. За это время он, вместе с обвиняемым должен обсудить нюансы и выработать стратегию поведения в суде. Соблюдение законов в армии? Нет, не слышали! В результате мне пришлось самой себя защищать, хоть я и не юрист по образованию. Итог — дело проиграно. Решением суда я обязана принести извинения педагогическому коллективу университета Ёнесай, возместить судебные издержки и выплатить штраф в размере два миллиона вон. Сумма штрафа не смертельная, но вместе с издержками получается пять с половиной миллионов вон! А это ощущается уже совсем иначе, господин генерал! И невольно заставляет думать, — будь у меня профессиональный адвокат, то вполне возможно этих потерь бы не было! Но армия не предоставила мне такого адвоката! Здесь она меня тоже «кинула», как и в случаях, которые были раньше! Хотя, повторяю, — я всегда шла навстречу её просьбам и честно не понимаю причин такого наплевательского отношения к моим проблемам.

— Так вот! Не желаю больше быть военнослужащей и требую немедленной демобилизации! — глядя в глаза Им ЧхеМу, заявляю я.

Генерал опоздал к началу заседания. Точнее — «задержался», ибо начальники не опаздывают, а «задерживаются», но его появление я счёл удачной возможностью высказать ему всё, что давно собирался. А то от разговоров со всякими чинами толку нет. Смотрят на тебя, а результат — как вода в песок!

Зато сейчас я выговорился. Перечислил всё, что сделал, выполняя свои обязательства перед армией и как в ответ она везде меня «прокатила», когда мне нужна была помощь. А в конце озвучил своё требование. Посмотрим, каков будет на него ответ.

Вижу, как майор косится на не спешащего открывать рот генерала. Им ЧхеМу сидит с непроницаемым выражением лица и смотрит на меня, как, наверное, сапёр — на мину. Вроде того, что враг, но которому уже не раз глядели в лицо. Сурово, в общем, если одним словом.

— Ваши претензии понятны. — наконец, произносит генерал и, повернув голову, кивает председателю. — Продолжайте, господин майор.

Тот немного мешкает и, помявшись, задаёт вопрос, который я уже слышала сегодня раза три с начала заседания.

— То есть, — вы, госпожа Пак ЮнМи, утверждаете, что не считаете себя нарушившей закон Республики Кореи?

— Да, не считаю. — отвечаю я, крайне задетый поведением генерала.

Я, к нему как к человеку, ночей не спал, когда нужно было подготовить выступление, а он значит вот так вот?!

— Прошу прощения, господин майор. — говорю я, не дав тому успеть спросить что-нибудь ещё. — Считаю, что сказала по интересующей вас теме всё, что было необходимо. Поэтому далее я отказываюсь отвечать на вопросы. Бессмысленные повторения одного и того же не привнесут к пониманию дела ничего нового. Если вы считаете мою вину очевидной, — передавайте дело в суд. А попусту болтать языком я больше не хочу. Извините, если моё поведение было недостаточно уважительно, господин майор.

Наклоняю голову, делаю поклон. Майор, некоторое время поизучав меня взглядом, кивает и поворачивает голову вправо, смотрит в ту сторону стола, за которой сидят его подчинённые. Потом поворачивает голову в другую сторону, смотрит на генерала.

— Думаю, мы достаточно услышали сегодня, чтобы сформировать мнение о случившемся. — говорит он, обращаясь к Им ЧхеМу.

— Согласен. — кивнув, коротко отвечает ему тот.

— И я требую адвоката! — заявляю я. — Нормального! А не такого, который ни разу судьи не видел!

Ответом мне служит общее молчание.

Время действия: пятнадцатое ноября

Место действия: здание службы военной полиции Республики Корея.

Лежу, телик смотрю. Чувствую, что начинаю опухать от безделья. После приснопамятного разговора с генералом заканчивается уже третий день — и ничего! Словно забыли. Кормят, бельё одежду свежую дают, но больше — всё! Ни адвоката, ни разговоров длинных, ни психологических исследований, с целью обнаружения у меня совести и определения её размеров. Единственно, когда я стал уже возмущаться, сообщили, что семья моя поставлена в известность и не считает меня сгинувшей в застенках Мордора. Точнее, в застенках контрразведки. И дома всё хорошо. А общение мне разрешат после, если будет РЕШЕНИЕ. Так прямо большими буквами и с придыханием. После этого я понял, что здесь какой-то треш с Сатанией и шлюхами, а не демократия с республикой, плюнул и решил немного подождать этого самого РЕШЕНИЯ. Выспаться пока…

Ну вот, — я это сделал, отлежал бока и чувствую себя готовым начать поиски этой самой демократии, которая где-то затерялась. Башкой в дверь камеры долбить не собираюсь, буду объявлять голодовку. Бескровно и весьма перспективно для дальнейшей работы. Выпустят же когда-нибудь из этого застенка? Двери распахнутся, и на пороге — я! Стройный и красивый, стопроцентно готовый для рекламной деятельности и не только…

… Кстати, не настала ли пора начать узнавать, что там с роялти? Двенадцатый месяц года на носу, как говорится, — время «расплаты для агентства», они об этом что-нибудь думают или нет? Не удивлюсь, если в свете наших взаимоотношений они ничего не думают. Ладно, узнаем.

В теленовостях последние два дня показывают много интересного. Вчера была суббота, сегодня воскресенье и на выходные оппозиционная партия организовывала в Сеуле и Пусане акции протеста под лозунгом — «Объединение ради будущего!». Ну акция, да и акция, в странах такое порой бывает. Только весь прикол в том, что демонстранты таскали с собой мои портреты. И сами активисты, призывая с трибун, вкручивали в свои речи посыл типа — «даже корейские школьницы знают, до чего довёл страну этот проклятый фигляр ПэЖэ!»

Конечно, про «ПэЖе» ничего не было. Это я так, утрирую. Но, честно говоря, — я офигел, когда увидел свои фото на палках, вроде тех, с которыми мои родители ходили на первомайские демонстрации во времена СССР.

Потом выяснилось, в чём дело. Оказывается, в политической жизни Кореи начался сезон обострения — дан старт избирательной кампании по выборам в парламент. Вот заинтересованные люди и вышли на улицы, едва был открыт «сезон охоты». Я понимаю, что те, кто вышел, — умеют извлекать из этого вида деятельности прибыль. Но, прошу прощения за мой французский, — «я-то тут при чём»? Не спросив ни разрешения, ни согласия, приклеили мои фото к себе на плакаты и ходят, всем их показывая. Никогда серьёзно не задумывался о себе в роли корейской Жанны Д’Арк. И вполне возможно, что моё затянувшееся забвение как раз связано с этими «носителями портретов». Напрягшаяся власть изучает контакты между мною и своими конкурентами, а я — сижу, готовлюсь к голодовке.