Павел Клюкин - Гибель химеры (Тайная история Погорынья)

— Боярыня Нинея Гредиславна нас в помощь прислала, стало быть, — прогудел тот.

— В помощь? — быстро переглянулись Алексей с Михайлой.

— В помощь, на городовое дело, — басом подтвердил мужик, кивнув косматой головой.

— Что ж, от помощи отказываться не след, — Алексей взял инициативу на себя. — Но о делах будем разговаривать завтра. А сегодня праздник у нас, значит и вы — гости на этом празднике.

— Так среди нас тех, кто требы Христу кладет, и нет почти.

— Значит, когда наш священник отец Михаил будет молебен служить, они в стороне постоят, — вмешался Мишка, чувствуя, что разговор уходит в опасную тему. — А за праздничные столы всех зовем. Только, раз гостей прибавилось, помогите вот Кондратию Епифанычу новые столы да скамьи приготовить.

— Это можно. Пошли, Епифаныч, — пробасил тот, хлопнув Сучка по плечу, от чего плотницкий старшина даже присел.

Проводив их взглядом, Анна вдруг встрепенулась:

— Надо же Плаве велеть и на новых людей сготовить. Сынок, ты иди в мою горницу, там все для тебя приготовлено, а я сейчас.

— И мне пора, — Алексей, кивнув, удалился в сторону здания Академии.

Отведя жеребца в конюшню и передав его на попечение дежурному, Мишка, однако, торопиться в материну горницу не стал. Во-первых, распирало желание похвастаться Юльке, что он уже полноправный опоясанный ратник. А, во-вторых, утренняя скачка разбудила в молодом организме прямо-таки зверский аппетит, подстегиваемый крайне завлекательными запахами, доносящимися из плавиных владений. Непродолжительная схватка сердца и желудка дала явный перевес последнему и ноги сами собой свернули в сторону трапезной. Здесь, правда, нашла коса на камень. Кухонные девчонки, не иначе как по команде своей строгой начальницы, наотрез отказались открывать дверь. И так бы и пришлось бояричу убраться не солоно хлебавши, если бы не сама Плава, выглянувшая на шум. Смилостивившись над голодающим, она вынесла ему кусок праздничного пирога, как оказалось, несколько видов пирогов стряпуха испекла еще накануне — на пробу.

— Ну, как, годится? Скоро еще такие же будем в печь ставить.

— Угу, — только и смог промычать Михайла с набитым ртом и, поспешно проглотив кусок, добавил. — Вкуснотища. Прям к жизни вернулся.

— Вот и славно, — расцвела от похвалы Плава. — Значит, и гости в обиде не будут. На кваском запей.

— Благодарствую, — он залпом осушил протянутую кружку и, передав ее назад, вышел.

В горнице матери все стояло вверх дном. Анька младшая и Машка, поминутно перебегая от открытого сундука к лавкам, на которых были разложены их «доспехи», и обратно, вовсю старались подобрать себе такие наряды, чтобы сразить всех особ мужеска пола наповал. На Мишку они не обратили абсолютно никакого внимания, за что он был сестрам только благодарен. Его проверенный праздничный наряд василькового цвета лежал на отдельной лавке, прикрытый куском полотна — единственная вещь в горнице, не потревоженная ураганом девичьих страстей. Видно, сказалось строгое внушение матери. Мишка сграбастал все свои вещи и, бочком-бочком, стараясь не становиться на пути двойной лавины по имени Анна-Мария — сметут ведь и не заметят — выбрался за дверь. Спускаясь во двор и обдумывая, где бы ему спокойно, чтобы никто не тревожил, переодеться, он неожиданно столкнулся с Никитой.

— Ты откуда здесь? Неужто, отец Михаил уже приехал?

— Нет. Меня воевода Корней Агеевич послал предупредить, что они все через час будут. И чтоб встречали. Ну и еще троих музыкантов прислать нужно.

— Что, разве воевода с отцом Михаилом едет?

— Ну да. И еще староста Аристарх, и несколько десятников, и Лавр Корнеич. Все верхами и при оружии.

— Ох, твою ж… Ладно, беги скорей, бери кого нужно, а я пойду к старшему наставнику Алексею. С ним вместе будем ребят для встречи строить. А ты скажи музыкантам, чтобы протрубили, как подъезжать будете.

Алексей, узнав, что времени осталось намного меньше, чем они предполагали, ничуть не растерялся. Привычными движениями он натянул поддоспешник и кольчугу, накинул и застегнул на правом плече корзно.

— Ну, а ты чего ждешь, одевайся скорей, — с этими словами старший наставник взял в руки шлем, покачал головой и поставил его обратно. Вместо шлема достал и одел волчью прилбицу и вышел.

— Дударик, труби сбор, — раздался с улицы его зычный голос, заглушенный звонким пением трубы.

Мишка торопливо стал переодеваться, стараясь не задеть больную руку и чертыхаясь от задержек.

Через каких-нибудь полчаса Младшая Стража выстроилась перед въездом в Академию. И вовремя — вдали уже показались спускающиеся к берегу реки всадники. Пока еще оставалось немного времени, урядники спешили внести последние улучшения в облик своих подчиненных — никому в торжественный момент не хотелось ударить в грязь лицом. Вот паром перевез первую группу всадников, спустя несколько минут — вторую. Вся кавалькада, которую возглавляли Корней с Аристархом, сжалась и подобралась, пропустив во второй ряд пароконную запряжку, на которой восседал отец Михаил. А затем неспешно набирая ход, двинулась в сторону блестящего, окольчуженного строя отроков. Заинтересованные зрители, среди которых выделялся яркими пятнами разноцветных платьев «девичий взвод», уже давно заняли места неподалеку.

Урядники, скомандовав десяткам «Смирно!», заняли свои места на шаг впереди.

Всадники были уже совсем рядом, когда раздались громкие звуки горна:

От такого непривычного зрелища — опричники, едущие под марш из «Максима Перепелицы» у Мишки глаза полезли на лоб. Захотелось ущипнуть себя и проснуться. И только потом до него дошло, что эту мелодию он в числе многих других напел ребятам в Турове. А все остальное было делом рук Артемия, который ехал чуть в стороне, и движениями руки руководил действиями горнистов.

Зрителям же, отнюдь не избалованным зрелищами, происходившее пришлось весьма по вкусу. Особенно девчонкам, явно принимавшим на свой счет слова припева, который опричники исполняли с особым задором, не забывая, разумеется, поглядывать, какое впечатление на прекрасный пол производят их слова.

Впечатление от слов, само собой, было самое благоприятное. Раскрасневшиеся щеки и блестящие глаза говорили об этом лучше всяких слов. Да и взмахи платочками, появившимися откуда ни возьмись — тоже указывали на нетерпеливое ожидание встречи.