Тамара Вепрецкая - Сантрелья

— Что ж! — падре вздохнул, словно решение, которое он собирался принять, казалось ему тягостной обязанностью. — Ты стала наложницей неверного араба. Это тяжкий грех.

Я склонила голову и молчала.

— Ты стала наложницей мусульманина? — возвысив голос, он превратил свое утверждение в вопрос.

Я вскинула на него непонимающий взгляд.

— Стала ли ты, дочь моя, наложницей? — вкрадчиво и ласково переспросил он, подходя ко мне ближе.

Ах, вот оно что! Его не заинтересовало мое сомнительное происхождение из далекой неведомой страны, его не насторожило мое сомнительное знание каких-либо христианских обрядов, но его возмущала моя возможная связь с Абдеррахманом, и на этом он и строил основное свое обвинение. Если бы только этот священник знал, что в таком случае я согрешила бы не только с мусульманином, а и с язычником в одном лице!

— Нет, святой отец, — твердо ответила я, и это была святая правда.

— Ложь еще более тяжкий грех, — прошипел падре Эстебан: правда была ему не нужна.

Послышался шорох в конце зала, и я вспомнила о присутствии дона Альфонсо.

— Нет, — повторила я громко и дерзко.

И вдруг священник артистически вскинул руки и возопил:

— Ложь еще более тяжкий грех, дочь моя!

Я пожала плечами. Святой отец явно не нуждался в повышении квалификации по актерскому мастерству.

— Смирение и молитва — вот искупление грехов твоих! — продолжал вопить падре, потрясая руками в воздухе.

— Смирение, пост и молитва, — укоризненно громко проговорил он, опуская руки.

И словно устав, задохнувшись от общения с Всевышним, он тихо и ласково прошептал, сложив руки ладошками:

— Смирение, пост и молитва.

Я, пожалуй, даже развлеклась, наблюдая этот спектакль. Неожиданно я почувствовала дыхание за моей спиной, и голос дона Альфонсо отчетливо произнес:

— Святой отец, вы утомлены. Я уведу девицу. Она будет молиться и поститься.

— Она не знает молитв! — с досадой воскликнул падре Эстебан, будто это его чрезвычайно заботило.

— Я пришлю к ней сестру для обучения молитвам, — с усмешкой сказал молодой человек.

Усмешка не ускользнула от внимания падре.

— Сын мой, вы не посмеете свести вместе чистый, невинный цветок, каковым является ваша сестра, и эту падшую особу, — решительно отверг он слова молодого хозяина. — Она будет учить молитвы здесь и молиться будет здесь! А вы, сын мой, позовете ко мне Сакромонта. Я имею к нему разговор.

Дон Альфонсо медленно опустился на ближайшую скамью.

— Я — наследник замка Аструм Санктум, святой отец, — промолвил он спокойно и с достоинством. — Вы, вероятно, перепутали меня со слугами. Мне поручено опекать эту девицу, и пока она находится в часовне, я тоже останусь в часовне.

Падре Эстебан в гневе стиснул зубы, но сдержался, подошел к распятию, поправил свечи на столе, перекрестился и успокоился.

— Вы правы, молодой человек, — кивнул он, поворачиваясь. — Побудьте здесь.

И он вышел в боковую дверь.

— Не бойся, Элена, — шепнул мне дон Альфонсо. — Я не покину тебя.

Через минуту падре Эстебан возвратился и со всей серьезностью приступил к обучению меня молитвам. Думаю, он преследовал несколько иные, менее благочестивые цели, когда велел привести меня в домовую церковь, но молодой хозяин, очевидно, спутал его карты.

Мне же доставляло даже удовольствие произносить, повторяя за священником, латинские фразы. Я вспомнила студенческие годы, когда я гордилась, что могу приобщиться к этому древнему мертвому языку. Он вписывался в круг тех неразгаданных, непонятых тайн, которые хранит история и которые так привлекали меня во все времена. И сейчас меня захлестнуло какое-то детское желание бравады: мне хотелось показать, что я тоже знаю кое-что по латыни и громко спеть «Gaudeamus». Но, прекрасно осознавая, что поступать так ни в коем случае нельзя, я упрятала свои дерзкие желания вглубь своей души, изобразила усердие и смирение и с выражением продолжала декламировать строки молитв.

Прошло минут двадцать, и в часовню неожиданно вошел Святогор. Сердце мое радостно забилось при виде его, хотя я не смогла дать себе отчет почему. Он непринужденно перекрестился, подошел к дону Эстебану и поклонился ему.

— Я звал тебя, Сакромонт, хорошо, что ты нашел для меня минутку времени, — направился к нему падре, потом резко обернулся ко мне и приказал: — Повторяй молитвы, дочь моя!

Я сделала вид, что погрузилась в молитвы, а сама прислушивалась к разговору.

— Ты уже долго служишь нам, Сакромонт, и я верю тебе, — с ласковой вкрадчивостью промолвил священник.

Святогор поклонился:

— Готов служить вам, святой отец.

— Есть одно дело, которое необходимо довести до конца, — продолжал падре, все также ласково. — И дон Альфонсо, я уверен, тоже с этим согласен.

Молодой хозяин встал с лавки и приблизился.

— Я говорю о том узнике, которого я считаю колдуном, — возвысил голос дон Эстебан. — Надо выпытать у него правду и обезопасить обитателей замка от его дьявольских чар.

Дон Альфонсо согласно закивал.

— Сакромонт, ты общался с ним на латыни, насколько мне известно, не так ли?

— Да, святой отец.

— Давайте проведем допрос еще раз с участием нас троих, — предложил падре.

— Я не знаю латинского, — констатировал наследник замка, довольно бесстрастно.

— Сакромонт переведет для вас, не так ли? — сказал падре.

Святогор поклонился.

— Я знаю латынь, как язык молитв, Библии, духовной литературы, проповеди, — гордо произнес дон Эстебан. — И вместе мы сумеем провести допрос должным образом. Между тем, дьявольские предметы, найденные при нем…

Вдруг я захохотала. Я вспомнила, как вчера называл этот дремучий человек обыкновенный фонарик, компас, часы и диктофон, и представила себе физиономию этого святоши, если б ему суждено было увидеть телевизор или компьютер. Мне стало смешно. Судьба Коли висела на волоске. Мои нервы были натянуты до предела. И вот струна лопнула, как только я представила комичный образ падре, и я разразилась хохотом. Конечно, это со мной случилась истерика, и все же мне было действительно смешно.

Падре побледнел и рявкнул:

— «О смехе сказал я: „Глупость!“»

Я попыталась взять себя в руки и еще долго всхлипывала, утирая слезы, проступившие во время истерического выплеска.

— Ее тоже следует внимательно допросить, недаром она насмехается над нами, — проворчал святой отец.

— Ну, что вы, падре, девушка просто переволновалась, — вступился Святогор.

— О чем ты?

— Вчера вы устроили ей настоящее судилище, сегодня наказываете ее постом и молитвами, а теперь угрожаете ей допросом, — разъяснил дон Альфонсо.

Но падре накинулся на Святогора, словно это из его уст прозвучала дерзость: