Тамара Вепрецкая - Сантрелья

— Это действительно кастильцы, — объяснил он, подъезжая. — Здесь нам ничего не угрожает. Мы можем двигаться дальше.

Вскоре мы очутились среди кастильских шатров, осторожно пробираясь мимо, стараясь не разбудить отдыхавших воинов. Навстречу нам вышел какой-то сеньор. Приглядевшись, я узнала в нем одного из тех рыцарей дона Ордоньо, кто однажды, подвыпив, пытался приставать ко мне.

— Сакромонт, — сказал он, — я советую вам не задерживаться нигде и укрыться в Кордове, в мечети. Думаю, через сутки это будет единственное безопасное место.

— Спасибо за предупреждение, дон Гильермо, — поклонился Святогор. — Простите за дерзость. Но кто ведет вас?

— Граф сам ведет нас, — засмеялся дон Гильермо. — Мы независимы.

— Тогда я неправильно выразился. Кто призвал вас?

— Восстание подняли берберы, провозгласив этого, как его, Мохаммеда узурпатором, и объявили своим новым халифом, кажется, Сулеймана, также принца из Омейядов.

— Когда вы выступаете?

— В этой долине должны собраться объединенные силы кастильцев и берберов. Мы ждем отряд берберов из Толайтолы под предводительством Фарида Справедливого, — ответил кастилец. — Как только они подойдут, мы двинемся на Кордову.

— Это страшно, — огорченно прошептал Святогор.

— Что-что? — переспросил дон Гильермо.

— Я говорю, что страшно, когда брат идет на брата.

— Ты прав. Но это не наше дело, — заметил мой "обидчик". — Кастилия от этого только выиграет. Ради ослабления мусульман мы готовы пойти с кем угодно и против кого угодно. Я слышал, берберы — дикий народ.

— Берберы Фарида — настоящие головорезы. Это просто шайка бандитов, — грустно подтвердил Святогор.

— Тем хуже для Мохаммеда, — бодро констатировал дон Гильермо и вдруг встрепенулся: — Ты случайно не на стороне этого узурпатора, Сакромонт? Я вовсе забыл, что имею дело с мусульманином.

— Вы забыли, дон Гильермо, что я служу дону Ордоньо, — проговорил Святогор и с усмешкой добавил: — А еще, чтобы до конца развеять ваши сомнения, я по секрету скажу вам, что являюсь правой рукой Фарида Справедливого. Спросите его об Абдеррахмане Сит-Аль-Хуре, и он подтвердит.

— Как понимать тебя, Сакромонт? — изумился кастилец.

— Я имел встречу с этим разбойником в Толайтоле, — уклончиво ответил Святогор. — Но нам пора. Прощайте, дон Гильермо.

— Счастливо тебе, Сакромонт, — кивнул тот. — Если тебе удастся уцелеть в Кордове, возможно, мы еще увидимся.

Я поежилась от мрачности прогноза. Дон Гильермо скользнул взглядом по Николаю и мне, как по слугам Сакромонта, и вдруг на лице его отразилось немое изумление. Я поняла, что он узнал меня. Он промолчал, лишь слегка покачал головой. А мы уже простились с ним и аккуратно выбирались из лагеря, чтобы продолжить путь наш, который пролегал теперь вдоль знаменитого прекрасного и своенравного Гвадалкивира.

Через несколько часов нашей скачки река блестящей лентой изогнулась, чтобы в изгибе приютить огромный, обнесенный каменной зубчатой стеной, город. Он вальяжно раскинулся прямо на берегу, с юга и юго-востока отороченный и защищаемый гордым Гвадалкивиром. От величественности открывшегося нам зрелища захватывало дух.

Год назад я видела современную Кордову. Она пленила меня своей связью с историей. Она раздражала меня поклонением перед мусульманами, сквозившим во всем ее облике и проявившимся в том, что все сувениры в основном были связаны с исламским прошлым этого города. Она покорила меня непокорностью реки, оседланной столь же непокорным римским мостом. Она примирила меня с историей халифата размахом раскопок дворца Мадинат Аль-Сахры, раскопок, дававших пищу и волю моему воображению. Однако это был уже небольшой современный, правда, типично андалусский, но все же европейский город.

Кордова-столица превосходила свою прапраправнучку величием и величиной. Город явно занимал большую территорию, чем Кордова двадцатого столетия. Сейчас перед нами распростерся грандиозный город-крепость, недоступный внешнему вторжению, скрывший свою мощь и славу за крепкими стенами. Основа культуры этого города не оставляла сомнений — над стенами высились то тут, то там изящные, упиравшиеся в небеса минареты мечетей. При первом взгляде я насчитала их более двадцати. А сколько еще пряталось за стенами в глубине этой жемчужины арабской цивилизации?

И мы осторожно сквозь мощные ворота пробрались в город, который жил пока своей обыденной жизнью. И все же в этой обыденности звучала нотка тревоги, и не затих еще грозный басовый аккорд страданий. В воздухе, не по-ноябрьски теплом, повис едва уловимый запах гари, однако, он становился более осязаемым при каждом дуновении ветра, приносившем волнами этот дух пожарищ и уносившем его прочь, после чего оставался дымный шлейф, который долго и постепенно рассеивался и оседал до следующего порыва ветра. Люди на улицах имели озабоченный вид, и, на мой взгляд, их должно было быть гораздо больше. По моим представлениям, восточный город — это всегда шумный, бурлящий людской водоворот, тем более что Кордова была тогда полумиллионным городом.

Мы с опаской брели по узким улочкам, то и дело замечая черные, дымящиеся прорехи в белой веренице стен домов. Возле этих брешей иногда топтались люди, стараясь спасти свои пожитки из-под обгорелых обломков, некогда дававших им кров. Но самое ужасное, что повергло меня в шок, так что тошнотворный ком подступил к горлу, а в глазах потемнело, самое дикое — это валявшиеся прямо на улицах, никем не убранные трупы. Иллюзия города, живущего обыденной жизнью, исчезла, растворилась. Это был город, ввергнутый в хаос и кошмар внутренних войн, которые, судя по пожарам и телам, то затухают, то разгораются с новой силой. Правление Мохаммеда Второго не принесло городу обещанного спокойствия.

Мы пустили коней шагом, чтобы не шарахались те немногие люди, которые встречались нам на пути. В этом познавшем горе городе мы, похоже, оказывались единственными всадниками. Мы испытывали неловкость, возвышаясь над его жителями: не сговариваясь, мы спешились и продолжили продвижение по улицам, ведя коней под уздцы.

— Куда мы направляемся? — нарушил тягостное молчание Николай.

— На том берегу Гвадалкивира живет один мой знакомый араб, — откликнулся Святогор. — Попробуем остаться у него до завтра. Дворец далеко, и сегодня нам до него не добраться.

Вскоре узкая улочка вывела нас к триумфальной арке, и я вдруг осознала, что я уже здесь бывала, только в двадцатом веке. Мы достигли моста. Да-да, того самого римского моста, который являлся мне в снах. Только теперь я видела его воочию и при свете дня. С трепетом ступила я на эти древние камни и на его середине я приникла к парапету, созерцая воды Гвадалкивира. Кустарник, кое-где покрывавший островки-залысины реки, пожелтел, а то и скинул листву. Река, в мой первый визит в Кордову казавшаяся мне в темноте ночи таинственно пугающей, теперь производила впечатление легкой, даже веселой. Я невольно залюбовалась этой беззаботной игрой воды, и, подавленная прогулкой по гибнущему некогда цветущему городу, я неожиданно почувствовала некоторое умиротворение.