Юрий Гельман - Минтака Ориона

Никифор враз притих, сгорбился.

– А ты, стало быть, из самой Москвы идешь? – величественно сложив ладони на кругленьком животе, спросил батюшка.

– Да, – ответил Сергей. – Вот, хочу ремеслом в Санкт-Петербурге заняться. Живописью.

– Иконы писать хочешь? – спросил отец Онуфрий.

– Для иконописи техника нужна особая. А я не знаком с ней.

– Мне сии тонкости неведомы, – сказал батюшка. – Это ты к Фомке обратись, к дьячку мому. Тот тебе все выложит и разъяснит. Враз уразумеешь. Он у меня начитанный, собака! Тебя-то как звать?

– Сергей.

– Ну, вот, стало быть, заходи. Фомка тут, при церкви, в кельюшке живет. Сейчас же и познакомитесь.

Еще через четверть часа Сергей Шумилов уже перебирал разные иконы, внимательно рассматривая их то на свету, то в тени. Тут были сурово-наставительные лица пророков, мягкие и светлые – чудотворцев и богоматери, глубокое и пронзительное – лицо самого Христа.

– Господи! – вырвалось у него. – Через двести пятьдесят лет этим произведениям цены не будет!

– А им и сейчас цены нет! – пафосно заявил Фомка Белый, маленький, верткий дьячок с ловкими руками и бегающим взглядом.

Сергей даже не смог для себя определить его возраст: то он на двадцать пять выглядел, а то на все сорок. Голос у Фомки был, правда, моложавый, со звоном. И манеры были не стариковские. Вот только заметил Сергей: говорит, говорит о чем-то суетливо, и вдруг остановится, как завороженный, смотрит в одну точку, будто видит там что, а потом отпускает его, снова – говорит, говорит.

– Меня интересует, какие грунты для живописи используются у вас, – сказал Сергей.

– То не секрет, – ответил Фомка. – На яичных белках, барин, токмо так, не иначе. От петухов вся живопись на Руси пошла.

– Это как?

– А вот: петухи, стало быть, кур топчуть? Известное дело. Те, опять же, яйца несуть. Да. А грунт из чего добывають, а краски чем скрепляють? Из яиц тех самых. Вот и петухи при чем!

– Да, – согласился Сергей, – логика железная.

– А ты, барин, сам-то что рисуешь? – спросил дьячок.

– Портреты и пейзажи.

– А показать сможешь?

– К сожалению, все мои работы в Москве остались.

– Жалко, – заключил Фомка. – Я в Петербурге раза три бывал, за красками ездил. Кое-что и своим глазом видел. Знаю, в цене там наш брат, художник. Особливо, когда лица хорошо получаются. От графьев да князей отбоя нет. Оно и понятно, полюбляють оне свои портреты, стало быть, имать. Может, даст Бог, и ты пробиться сможешь.

– А покажи свои? – попросил Сергей.

– А идем нáверх, – позвал Фомка. – Я прямо с колокольни рисую. Там все и храню.

Они поднялись по шаткой деревянной винтовой лестнице почти до самой звонницы, где была крохотная комнатушка за семь ступеней до верхней площадки. Тут у Фомки был и склад, и мастерская. Тут он размешивал краски, тут и хранил сои полотна.

Картины оказались маленькими (ну, где было дьячку натянуть большой холст?), нарисованы на них были поля и леса, холмы и реки, а еще домишки крестьянские, тонущие в зелени. Попадались даже одни и те же виды, но в разную пору года. И такая пронзительная даль была в этих нехитрых пейзажиках, такой необозримый размах и, вместе с тем, такая чистота и девственность, что Сергею Шумилову, повидавшему немало на своем веку, – захотелось расплакаться.

– Господи! – только и сказал он. – Сколько же всего утрачено за эти годы!..

– У вас охрана круче, чем у Президента! – сказал, улыбаясь, Борис Петрович, когда вместе с Аллой Геннадьевной они шли неторопливо по мозаичной дорожке сада. – Этот непреодолимый забор, эти камеры слежения… У меня такое ощущение, что в спину все время кто-то смотрит.

– Я слабая женщина, – улыбнулась в ответ Раменская. – А слабые женщины нуждаются в надежной защите.

– О вашей слабости ходят легенды, – заметил вице-премьер, усмехнувшись.

– Да? И какие же? Интересно послушать.

– Ну, вы же понимаете, в каком смысле я это сказал?

– Конечно. И все же…

– Что ж, извольте. Не далее как неделю назад министр топлива и энергетики жаловался мне, что не смог договориться с вами о формировании единой ценовой политики на сырье. Говорил, что вы отчитали его, как мальчишку. И это в присутствии довольно серьезных людей.

– И все? – усмехнулась Раменская.

– Этого мало?

– Министр топлива и энергетики, как вам, дорогой Борис Петрович, хорошо известно, – нажала Алла Геннадьевна на последнее слово, – печется далеко не о престиже государства на мировом рынке, а о собственном кармане. А я, с вашего позволения, хоть и называюсь модным нынче словом «олигарх», но еще и по совместительству патриотка этой прекрасной страны по имени Россия.

– Как раз в этом я нисколько не сомневаюсь! – поспешил заявить вице-премьер со смущением на лице.

Они подошли к дому – роскошному двухэтажному особняку замысловатой геометрической формы, раскинувшемуся посреди огромного фруктового сада. Здесь было намешано несколько стилей – от ампира до модерна, которые настолько тесно сочетались между собой, что создавали совершенно гармоничный архитектурный ансамбль.

– Третий раз к вам приезжаю, – сказал Борис Петрович, – а не перестаю восхищаться этим дворцом!

– Знаете, – улыбнулась Алла Геннадьевна, – он мне тоже нравится.

Они прошли мимо двух атлетов, охранявших вход, и оказались в большом холле почти не уступавшем по красоте Грановитой палате. Здесь стоял итальянский мягкий уголок, обтянутый розовой замшей, старинный восьмигранный столик из красного дерева на гнутых резных ножках. На стене против дивана висел телевизор с плазменным кинескопом в шестьдесят три дюйма по диагонали.

Взглянув на часы, Алла Геннадьевна взяла со столика пульт и, включив свой кинотеатр, настроила нужный канал.

– Располагайтесь, – кивнула она вице-премьеру. – Сейчас кино посмотрим.

– А что такое?

– Мое интервью будут передавать.

– Весьма любопытно! – воскликнул Борис Петрович, усаживаясь. Был он слегка грузен, слегка лысоват, но в свои пятьдесят четыре выглядел молодцом.

– Какие напитки предпочитаете? – спросила Алла Геннадьевна. – Если не ошибаюсь, все-таки нашу родную водочку, да?

– Я был у вас год назад! – воскликнул вице-премьер. – Как вы все помните?

– Ну, во-первых, у меня бывает не так много людей, – сказала Алла Геннадьевна. – А во-вторых, гостеприимная хозяйка должна уделять внимание подобным мелочам, всегда быть предупредительной. Это законы человеческого общения. Вы читали Карнеги?

– Давно и как-то вскользь, – признался Борис Петрович.

– Напрасно, – пожурила его Алла Геннадьевна, – на вашем-то посту советы хорошего психолога будут далеко не лишними.

– Обязательно перечитаю, – согласился вице-премьер.