Дмитрий Валовой - Деловая история

Переход на интенсивный путь развития на базе технического прогресса вел к общему снижению затрат, на базе которых определялись темпы роста экономики и все другие стоимостные показатели. В этих условиях измерение экономической динамики от достигнутого уровня противоречило здравому смыслу, о чем, как показано выше, я многократно писал и выступал на заседаниях Совета министров СССР.

Но на фоне разгрома, которое началось с января 1992 года, прежнее расточительство меркнет. В лихие девяностые, чтобы выбраться из кризиса объем ВВП накручивался любыми путями. К тому же либеральная трактовка ВВП открывает неограниченные возможности и для официального накручивания его объема. Поэтому удвоение ВВП будет ускорять развал российской экономики, подобно горбачевскому «ускорению» развала Советского Союза.

Стремительное восхождение Ельцина по «демократической» дорожке началось с пленума ЦК КПСС, который состоялся в октябре 1987 года. К этому времени недовольство Горбачевым и особенно его вездесущей Раисой Максимовной приобрело широкий размах и серьезно накалилось. Но Борис Николаевич шел на пленум не для критики Горбачева. Он шел в надежде, что наконец достигнет своей мечты – станет членом Политбюро ЦК КПСС. По традиции первый секретарь Московского горкома партии входил в состав Политбюро ЦК КПСС. Поэтому, когда Ельцина назначили на эту должность, его избрали кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Перевод его из кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС был вполне логичным, и тогда Горбачев не нажил бы себе столь злостного преемника. Когда пленум практически завершил работу и Ельцин понял, что его не избрали, он, как говорится, под занавес попросил слова. Обиженный Борис Николаевич выступил с критикой Горбачева и даже задел его жену. Скромная информация о критике Горбачева упала на благодатную почву. Даже многие члены ЦК разделяли критику, а уж в стране какой был восторг: «Нашелся все же человек, который сказал этому пустобреху правду в глаза».

В день пленума Московского горкома партии, освобождавшего Ельцина, я был дежурным по выпуску «Правды». Часов в 17, когда я готовился «закруглять» периферийный номер, мне позвонил секретарь ЦК КПСС М.В. Зимянин и сказал:

– Номер придется задержать. Расчищай вторую полосу и строк 300 на первой полосе для начала отчета о московском городском пленуме.

Получив отчет с московского пленума, я позвонил Михаилу Васильевичу:

– Вы читали этот материал?

– Нет. Его готовили помощники Генерального и тассовцы. А в чем дело?

– Я думаю, что лучшей рекламы Ельцину сделать невозможно.

Обычно освобождение деятелей такого ранга проходило «по просьбе» или «по состоянию здоровья». Информация в две-три строки. Если бы Ельцина освободили «по его просьбе», а она действительно была, и даже с признанием своих ошибок, то он был бы на второй день предан забвению. Но не таков Михаил Сергеевич. Мелочность, самомнение и мстительность толкнули Горбачева показать Ельцину «кузькину мать», как любил подобные дела называть Хрущев. Горбачев не только лично обрушился с нападками на Ельцина, но и поручил организовать ряд выступлений членов пленума, которые вспоминали разные негативные, порой мелочные, эпизоды в работе своего шефа. Эта огромная склочная публикация, выдаваемая за «гласность», превратила Ельцина во всесоюзного «мученика». Сообщение, что он с инфарктом находится в больнице, подлило масла в огонь. А тут еще специально или случайно кто-то распустил слух, что Ельцин умер, но Горбачев не разрешил публиковать некролог. И пошло, поехало. В редакцию шел поток писем и звонков, что с Ельциным? Где он? Как себя чувствует? Мы информировали ЦК об этом, но для них это не было откровением. В этих условиях и произошло не планируемое ранее назначение Ельцина первым заместителем председателя Госстроя – министром СССР. Вместо хроники об этом назначении пришлось давать более широкую информацию. Это был рубикон в политической карьере Ельцина. Последующая критика в его адрес работала уже в обратном направлении, повышала рейтинг Ельцина. Об этом, в частности, свидетельствует и эпопея его пребывания в США.

Газета «Правда» перепечатала статью из итальянской газеты «Республика» о пьянках Ельцина в США. Какой был переполох! Страсти и эмоции захлестнули Москву. «Правду» жгли на Пушкинской площади и в других местах, где проходили митинги в защиту Бориса Николаевича. Большая толпа штурмовала редакцию. Проникла на первый этаж. Срочно вызвали подкрепление милиции. К тому времени прочно действовал стереотип: любая критика Ельцина – это ложь и клевета. В его утверждении немалая заслуга журналиста П. Вощанова, который бражничал в США в одной компании с Ельциным. Павел заслужил пост пресс-секретаря Президента РФ, но он не выдержал той массы «лапши», которую от имени «всенародно избранного» обязан был навешивать на уши читателям и телезрителям. Вощанов ушел с этого поста. В программе «Взгляд» он расскажет, кто и сколько из кремлевских обитателей берет за интервью. И что больше всех перепадало Ельцину. Покажет даже фото тех, кто проворачивает эти дела и кладет деньги в швейцарский банк. Он знал не только банк, но и номера счетов.

Вскоре после перепечатки статьи в «Правде» о пьянстве Ельцина в США и показа его в непотребном виде по советскому телевидению для СМИ был распространен Меморандум Джима Гаррисона. Вот что написал о Ельцине беспристрастный человек: «В ходе всего пребывания Ельцина в США я проводил с ним 15–16 часов. За это время я повидал Ельцина таким, каким его изображают средства массовой информации. Я также заметил обратную сторону его характера, которая, как я полагаю, теперь должна быть лучше понятна американцам. Критика Ельцина, естественно, обусловлена критическим складом его характера. На протяжении всей его поездки по США он жаловался, порой зло, на многих из тех, кто его принимал, на условия размещения, на программу своей поездки. Несмотря на то, что к его услугам были лучшие пятизвездные отели, роскошные лимузины и частные самолеты, всегда что-нибудь было не так. К концу поездки он стал раздражать своих слушателей саркастическими высказываниями о том, что ему приходится страдать от «капиталистической эксплуатации», которой его подвергают хозяева.

В более личном плане Ельцин произвел на меня впечатление человека с грубыми инстинктами и непредсказуемым поведением.

В качестве примера приведу подробности инцидента, случившегося в Университете Джона Гопкинса. Приблизительно в 11 часов вечера третьего дня визита Ельцин и его делегация из восьми человек вылетели из Нью-Йорка в Балтимор на частном самолете Дэвида Рокфеллера-старшего, поскольку к тому часу воспользоваться коммерческим самолетом было уже невозможно. В аэропорту Ельцина ожидали ряд высокопоставленных должностных лиц из Университета Джона Гопкинса и два лимузина, которые должны были доставить нас в университетский городок, в котором Ельцин выступал на следующий день перед отбытием в Вашингтон. Когда самолет приземлился, Ельцин спустился с трапа, но вместо того, чтобы приветствовать ожидавшую его делегацию, прошел по взлетно-посадочной полосе к хвосту самолета и, повернувшись спиной к нам, стал мочиться на задние колеса самолета. Потрясенные, мы стояли в неловком положении, не зная, что и думать. Ельцин вернулся, не сказав ни слова, пожал руки должностным лицам, получил букет цветов от молодой женщины и сел в ожидавший его лимузин. Все сделали вид, как будто ничего не произошло. Члены делегации были доставлены в университет, где они должны были остановиться. Большую часть ночи Ельцин и трое его советских коллег, еще не пришедших в себя после длительного перелета и жаловавшихся на бессонницу, пили виски «Джек Дэниеле», хотя знали, что их первая встреча с мэром Балтимора намечена на 7.30 утра; затем должна была состояться лекция в университете; затем поездка в Вашингтон. В 7.30 утра Ельцин был в состоянии, не подходящем для появления на публике, и во время завтрака помощники отвели его в отдельную комнату, не дожидаясь завершения приема. После нескольких чашек кофе он настоял на продолжении программы и в 9.00 дал запланированную лекцию переполненной студентами аудитории. (Видеозапись именно этой лекции дважды транслировалась по советскому телевидению. Ельцин тогда объяснял такое свое состояние тем, что принял снотворное, чтобы прийти в себя после перелета и избавиться от бессонницы. – Д.Г.)