Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Колет. Ой, будет больно!

– Больнее не будет.

– Нет, будет.

– Ну, хорошо. Давай сначала посмотрим с другой стороны. – Она подложила пробку ей за ухо и проколола вторую мочку.

– Ой, будет больно!

– Тише, тише, – сказала мать. – Вот и все.

Роза Сарона с удивлением посмотрела на нее. Мать перерезала нитки и протянула в обе мочки по узелку.

– Ну вот, – сказала она. – Теперь будем каждый день протягивать по одному узелку, а через две недели сможешь надеть серьги. Возьми! Это теперь твое. Спрячь их у себя.

Роза Сарона осторожно потрогала уши и посмотрела на капельки крови, оставшиеся на пальцах.

– Совсем не больно. Только чуть укололо.

– Это давно надо было сделать, – сказала мать. Она взглянула дочери в лицо и торжествующе улыбнулась. Ну, кончай с посудой. Ребенок у тебя будет хороший. Я чуть не забыла, – тебе рожать скоро, а уши не проколоты. Ну, теперь не страшно.

– Разве это что-нибудь значит?

– Конечно, – сказала мать. – Конечно, значит.

Эл неторопливо шел к площадке для танцев. Поравнявшись с одной маленькой палаткой, он негромко свистнул и зашагал дальше. Он вышел за черту лагеря и сел на траву.

Красная каемка облаков, собравшихся на западе, потухла, и сердцевина у них стала черная. Эл почесал ноги и поднял голову, глядя в вечернее небо.

Через несколько минут невдалеке показалась девушка – белокурая, хорошенькая, с точеными чертами лица. Она молча села рядом с ним на траву. Эл обнял ее за талию, и его пальцы забрались чуть повыше.

– Не надо, – сказала она. – Щекотно.

– А мы завтра уезжаем, – сказал Эл.

Она испуганно посмотрела на него.

– Завтра? Куда?

– Дальше на север, – небрежно бросил он.

– А мы поженимся?

– Поженимся – когда-нибудь.

– Ты говорил, что совсем скоро! – сердито крикнула она.

– Как скоро, так сейчас.

– Ты же обещал! – Его пальцы забрались еще выше. – Отстань! – крикнула она. – Ты говорил, мы поженимся.

– Ну и поженимся.

– А теперь собрался уезжать?

Эл спросил:

– А чего ты разволновалась? Забеременела, что ли?

– Нет.

Эл рассмеялся.

– Выходит, я даром время терял.

Она вздернула подбородок, вскочила.

– Хорошо, Эл Джоуд! Ты больше ко мне не лезь. Я на тебя и смотреть не стану.

– Брось. Ну что еще выдумала!

– Вообразил о себе бог знает что. Ишь – удалец выискался!

– Ну подожди.

– Думаешь, я буду с тобой гулять? Как бы не так. Будто у меня других нет!

– А ты подожди.

– Убирайся!

Эл вдруг подался вперед, схватил ее за щиколотку и рванул к себе. Она упала, он обнял ее и зажал ей рукой злобно кривившийся рот. Она пыталась укусить его, но он сдержал ее другой рукой, а ладонь выгнул чашечкой. И через минуту она затихла, а еще через минуту они уже смеялись, лежа в сухой траве.

– Мы скоро вернемся, – сказал Эл. – Я привезу много денег. Поедем с тобой в Голливуд, будем ходить в кино.

Она лежала на спине. Эл нагнулся над ней. Он увидел черные облака, отражавшиеся в ее глазах, и он увидел в ее глазах яркую ночную звезду…

– Поедем на поезде, – сказал Эл.

– А когда это будет? – спросила она.

– Ну, может, через месяц, – ответил он.

Сумерки сгустились; отец и дядя Джон сидели на корточках у крыльца конторы, где собрались и другие главы семейств. Перед глазами у них была ночь и неизвестное будущее. Маленький управляющий в потертом белом костюме стоял, облокотившись на перила крыльца. Лицо у него было усталое, осунувшееся.

Хастон повернулся к нему.

– Вы бы пошли вздремнуть, мистер.

– Да, не мешает. Сегодня ночью в одной палатке у третьего корпуса были роды. Я скоро стану настоящей повивальной бабкой.

– Надо уметь и это, – сказал Хастон. – Женатому человеку все надо уметь.

Отец сказал:

– Мы завтра уезжаем.

– Вот как? Куда же?

– Думаем, дальше на север. Может, устроимся на сбор хлопка. Сидим без работы. Есть нечего.

– А там есть работа? – спросил Хастон.

– Не знаю, но ведь тут-то ее наверняка нет.

– Немного погодя будет, – сказал Хастон. – Мы решили ждать.

– Уезжать не хочется, – продолжал отец. – Народ здесь хороший… уборные и все такое прочее. Да ведь кормиться-то надо. Бак у нас заправлен. Куда-нибудь доберемся. Мы здесь мылись каждый день. Я в жизни таким чистым не ходил. И ведь чудно́ – раньше мылся только раз в неделю, а по́том от меня не пахло. А теперь – пропустишь день, и от тебя разит. Отчего бы это? От частого мытья, что ли?

– Может, ты раньше просто не замечал этого? – сказал управляющий.

– Все может быть. Не хочется уезжать.

Маленький управляющий стиснул виски ладонями.

– Чует мое сердце, будет сегодня ночью еще один новорожденный, – сказал он.

– У нас в семье тоже скоро ожидается, – сказал отец. – Здесь бы ей лучше было рожать. Куда лучше.

Том, Уилли и метис Джул, болтая ногами, сидели на краю танцевальной площадки.

– А я табачку раздобыл, – сказал Джул. – Закурим?

– С удовольствием, – сказал Том. – Я век не курил. Он аккуратно свернул папиросу, стараясь не просыпать табак.

– Жалко вас провожать, – сказал Уилли. – Вы люди хорошие.

Том закурил.

– Я много над этим думал – уезжать, оставаться? Поскорее бы осесть где-нибудь.

Джул взял у него свою пачку табака.

– Да, плохо нам живется, – сказал он. – У меня дочка маленькая. Думал, пошлю ее в школу. А какая там школа, когда подолгу нигде не задерживаешься. Поживешь немного в одном месте, и надо тащиться дальше.

– Хоть бы нам в эти гувервили не пришлось заезжать, – сказал Том. – Я в одном натерпелся страху.

– А что, понятые донимали?

– Боялся, как бы не убить кого, – ответил Том. – Мы и побыли-то в нем совсем недолго, а я просто кипел весь. Приехал понятой, забрал моего приятеля, – а за что? Тот ему слово поперек сказал. Я просто еле сдерживал себя.

– А ты бастовал когда-нибудь? – спросил Уилли.

– Нет.

– Я все думаю: почему понятые у нас в лагере не бесчинствуют? Неужели же их удерживает тот маленький из конторы? Нет, сэр, тут дело не в этом.

– В чем же? – спросил Джул.

– А в том, что мы действуем сообща. Понятой если протянет лапу, так не к одному человеку, а ко всему лагерю. А на это он не осмелится. Нам только крикнуть, все двести человек прибегут. Тут один организатор из союза собрал народ у дороги. Говорит, так повсюду можно сделать. Держись друг за дружку – и только. С двумя стами человек шутки плохи. Они одиночек выхватывают.

– Ну, хорошо, будет союз, – сказал Джул. – Но ведь без вожаков не обойдешься. А схватят вожака – и союз твой поминай как звали.

– Когда-нибудь придется над этим подумать, – сказал Уилли. – Я здесь уже целый год, а заработная плата падает на глазах. Сейчас семью никак не прокормишь, и день ото дня все хуже и хуже. Что ж нам, сидеть сложа руки и голодать? Просто не знаю, что и делать. Лошадей кормят, даже если они стоят без работы, хозяину и в голову не придет морить их голодом. А вот когда на него работают люди, плевал он на них. Выходит, лошадь дороже людей? Не понимаю я этого.