Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Поедем в Мэрисвилл. Все равно, сколько ни заплатят. Едем.

– Это очень далеко, – сказал Том. – Не хватит на бензин. Не доберемся. Вот ты, ма, говоришь «думайте». А я ничего другого не делаю, только и думаю все время.

Дядя Джон сказал:

– Тут один говорил, будто скоро начнут собирать хлопок в Туларе. Это, кажется, недалеко.

– Надо уезжать, и поскорее. Хоть лагерь и хороший, а я здесь все равно больше не останусь. – Мать взяла ведро и отправилась в санитарный корпус за горячей водой.

– Ма у нас совсем разошлась, – сказал Том. – Я ее такой злющей давно не видал. Прямо кипит.

Отец облегченно вздохнул:

– Что ж, она хоть заговорила обо всем начистоту. Я уж сколько ночей не сплю, ломаю себе голову. А теперь решим, как быть дальше.

Мать вернулась с полным ведром; от горячей воды шел пар.

– Ну, – спросила она, – надумали?

– Все еще думаем, – ответил Том. – А что, если в самом деле двинуться на север, где хлопок? Здесь мы все объездили. Здесь ничего не найдешь, это уже ясно. Так вот, давайте погрузим все вещи и подадимся на север. Поспеем как раз к самому сбору. Я на хлопок пойду с превеликим удовольствием. Эл, а бензина у тебя полный бак?

– Почти. Двух дюймов не хватает.

– Что ж, этим обойдемся.

Мать подняла тарелку над ведром.

– Ну? – спросила она.

Том сказал:

– Ну, победила. Поедем. Так, что ли, па?

– Видно, придется, – ответил отец.

Мать взглянула на него.

– Когда?

– Да откладывать нечего. Можно и завтра утром.

– Утром и поедем. Я же вам говорю, сколько у меня всего осталось.

– Ты, ма, не думай, мне здесь тоже не хочется сидеть. Я уже две недели досыта не наедался. Есть – ел, да толку от такой еды мало.

Мать опустила тарелку в ведро.

– Значит, утром, – сказала она.

Отец хмыкнул:

– Вот какие времена настали, – язвительно проговорил он. – Раньше мужчина всем распоряжался. А теперь женщины командуют. Похоже, надо припасать палку.

Мать поставила мокрую тарелку на ящик. Она улыбнулась, не поднимая головы.

– Что ж, припасай. Вот будем сыты, устроимся где нибудь, тогда, может, палка тебе и пригодится. А сейчас ты не делаешь своего прямого дела – не работаешь, не думаешь за всю семью. Будь по-иному – что ж, пожалуйста, замахивайся своей палкой, а женщины притаятся, как мыши, и только носом будут шмыгать. Тебе кажется, что женщину и сейчас можно исколотить. Нет, па! Сейчас тебе придется вступить с ней в драку, потому что у нее тоже палка припасена.

Отец оторопело улыбнулся.

– Ты бы хоть при детях этого не говорила, им такие слова пользы не принесут, – сказал он.

– А ты сначала накорми их, а потом рассуждай, где польза, а где вред, – ответила мать.

Отец встал с негодующим видом и ушел, и дядя Джон поплелся за ним.

Руки матери все еще плескались в ведре, но она проводила обоих мужчин взглядом и горделиво сказала Тому:

– Он молодец. Еще держится. Того и гляди меня отколотит.

Том засмеялся:

– Ты что же это – нарочно его подзуживаешь?

– Конечно, – сказала мать. – Мужчина иной раз мучается, мучается – совсем себя изведет, потом, глядишь, и ноги протянул с тоски. А если его разозлить как следует, тогда все будет хорошо. Па ничего не сказал, а обозлился – ух как! Он мне теперь покажет.

Эл встал.

– Пойду прогуляюсь немного, – сказал он.

– Не мешало бы машину проверить перед отъездом, – напомнил ему Том.

– Нечего там проверять.

– Смотри! Если что случится, ма на тебя напущу.

– Нечего там проверять. – Эл молодцевато зашагал вдоль палаток.

Том вздохнул:

– А я что-то устал, ма. Может, ты и меня разозлишь?

– Ты умнее, Том. Злить тебя незачем. У тебя поддержки надо искать. Остальные все… будто чужие… все, кроме тебя. А ты не сдашь, Том.

Все ложилось на его плечи.

– Не нравится мне это, – сказал он. – Я хочу погулять, как Эл. Хочу обозлиться, как па, или запьянствовать, как дядя Джон.

Мать покачала головой:

– Ничего у тебя не выйдет, Том. Я знаю. Я это с тех пор знаю, когда ты был еще маленький. Не выйдет, Том. Есть такие люди, которые устроены раз и навсегда. Вот Эл – мальчишка, у него одни девчонки на уме. А ты никогда таким не был.

– Как не был? – сказал Том. – Всегда был и сейчас такой.

– Нет. Ты что ни сделаешь, все дальше себя захватишь. Я это всегда знала, и когда тебя в тюрьму посадили, тоже знала. Такой уж ты человек.

– Нет, ма. Ты это брось. Это тебе только так кажется.

Она положила вилки и ножи на груду тарелок.

– Может быть. Может, и кажется. Роза, вытри посуду и убери.

Роза Сарона, выпятив свой огромный живот, с трудом поднялась с места. Она лениво подошла к ящику и взяла в руки мокрую тарелку.

Том сказал:

– Ишь как ее расперло, даже глаза на лоб вылезли.

– Нечего над ней подтрунивать, – сказала мать. – Она у нас молодец! А ты бы пошел простился с кем надо.

– Ладно, – сказал Том. – Пойду узнаю, далеко ли туда ехать.

Мать сказала Розе Сарона:

– Это он так болтает, это не обидно. А где Руфь с Уинфилдом?

– Убежали за отцом.

– Ну, пусть их.

Роза Сарона лениво перетирала тарелки. Мать незаметно оглядела ее.

– Ты здорова ли? Я смотрю, у тебя будто щеки запали.

– Мне велели пить молоко, а я не пью.

– Знаю. Молока нет.

Роза Сарона хмуро проговорила:

– Если б Конни не ушел, мы бы теперь жили в своем домике, он бы учился. И молоко бы покупали. И ребенок родился бы здоровый. А теперь какой он будет? Мне надо пить молоко. – Она сунула руку в карман передника и положила что-то в рот.

Мать спросила:

– Что ты грызешь? Покажи.

– Ничего.

– Покажи, что это у тебя?

– Ну, известка. Я нашла большой кусок.

– Это все равно что землю есть.

– А меня тянет на нее.

Мать долго молчала. Она разгладила руками платье на коленях.

– Это бывает, – сказала она наконец. – Я раз съела кусок угля, когда была беременная. Большой кусок угля. Бабка меня отругала. А ты не говори так про ребенка. Ты даже думать об этом не имеешь права.

– Ни мужа. Ни молока.

Мать сказала:

– Будь ты здоровая, я бы тебе всыпала как следует. Пощечину бы залепила. – Она встала и ушла в палатку. И вскоре вышла и, остановившись перед Розой Сарона, протянула руку. – Смотри! – В руке у нее были маленькие золотые серьги. – Это тебе.

Глаза у Розы Сарона повеселели, но она тут же отвела их в сторону.

– У меня уши не проколоты.

– А я сейчас их проколю. – Мать снова ушла в палатку. Она вернулась с картонной коробочкой в руках. Быстро продела в иглу нитку, взяла ее вдвое и завязала несколько узелков. Потом продела нитку во вторую иглу, тоже завязала ее узелками и вынула из коробочки пробку.

– Больно будет. Ой!

Мать подошла к Розе Сарона, сунула пробку ей за ухо и проколола мочку иглой.

Роза Сарона съежилась.