Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Мне уж и думать не хочется, – сказал Джул. – А думать надо. Вот у меня дочка. Сами знаете – красавица. Ей здесь даже приз выдали за красоту. А что с ней дальше будет? Худеет не по дням, а по часам. Смотреть на нее больно. Красавица… Я под конец не выдержу и что-нибудь такое сотворю!..

– Что? – спросил Уилли. – Что ты сотворишь – пойдешь на воровство, сядешь в тюрьму? Убьешь кого-нибудь, угодишь на виселицу?

– Не знаю, – сказал Джул. – У меня ум за разум заходит. Просто ум за разум заходит.

– А я здешние танцы еще не раз вспомню, – сказал Том. – Такие редко где бывают. Что ж, пора спать. Всего вам хорошего. Еще повстречаемся. – Он пожал им руки.

– Обязательно повстречаемся, – сказал Джул.

– Ну, всего вам хорошего. – Том ушел и скрылся в темноте.

В темной палатке Джоудов на матраце лежали Руфь и Уинфилд, а мать пристроилась рядом с ними. Руфь шепнула:

– Мать…

– Что? Ты еще не спишь?

– Ма… а там, куда мы едем, будет крокет?

– Не знаю. Спи. Завтра рано вставать.

– Тогда лучше здесь остаться, где есть крокет.

– Ш-ш!

– Ма, а Уинфилд сегодня побил одного мальчика.

– Нехорошо.

– Я знаю. Я ему так и сказала. Он его по носу ударил. Ух, черт! Кровь так и полилась.

– Не надо такие слова говорить. Нехорошо.

Уинфилд повернулся к ним лицом.

– Он обозвал нас Оки, – с ненавистью сказал Уинфилд. – А про себя говорит: я не Оки, я из Орегона. А вы, говорит, поганые Оки. За это я его и побил.

– Ш-ш! Это нехорошо. Пусть его дразнит, тебе-то что?

– А я не хочу, – злобно сказал Уинфилд.

– Ш-ш! Спите.

Руфь сказала:

– Ты бы видела – кровь как брызнет, всю рубашку ему залила.

Мать выпростала руки из-под одеяла и легонько хлопнула Руфь пальцем по щеке. Девочка замерла на минуту, потом шмыгнула носом и беззвучно заплакала.

В санитарном корпусе, в двух смежных уборных, сидели отец и дядя Джон.

– Хоть напоследок подольше посидеть, – сказал отец. – Хорошие уборные. Помнишь, как ребятишки перепугались, когда в первый раз спустили воду.

– Я сам первое время трусил, – сказал дядя Джон. Он аккуратно подтянул штаны к коленям. – Плохо мне, – сказал он. – Чувствую, опять согрешу.

– Не согрешишь, – сказал отец. – Денег-то нет. Крепись. Грех обойдется доллара в два, не меньше, а где их сейчас возьмешь?

– Да, верно… Только у меня и мысли грешные.

– Ну что ж. Это можно и бесплатно.

– Все равно грех, – сказал дядя Джон.

– Зато дешево, – сказал отец.

– А ты не шути с грехом.

– Я не шучу. Валяй греши. С тобой всегда так: тут черт-те что делается, а ты носишься со своими грехами.

– Знаю, – сказал дядя Джон. – Со мной всегда так. Но вы и половины моих грехов не знаете.

– Держи их про себя.

– Вот и с уборными тоже – сижу, и все мне чудится, будто это грех.

– Тогда ходи в кустики. Ну, подтягивай штаны, пойдем. Надо спать ложиться. – Отец продел руки в проймы комбинезона и застегнул пряжку. Он спустил воду и долго стоял, задумчиво глядя, как она бурлит в унитазе.

Было еще темно, когда мать разбудила свое семейство. В открытые двери освещенных по-ночному корпусов лился неяркий свет. Из соседних палаток доносились разнообразные похрапывания.

Мать сказала:

– Поднимайтесь, вылезайте отсюда. Пора ехать. Скоро уже рассветет. – Она подняла скрипучую затворку фонаря и зажгла фитиль. – Вставайте, вставайте.

Под навесом лениво завозились, сбросили байковые и ватные одеяла. Сонные глаза щурились на свет. Мать надела платье поверх рубашки, в которой она спала.

– Кофе нет, – сказала она. – Осталось несколько лепешек. Будем есть их дорогой. Ну, поднимайтесь, надо грузить вещи. Только потише, а то соседей разбудите.

Прошло еще несколько минут, прежде чем они окончательно стряхнули с себя сон.

– Никуда не бегать, – предупредила мать Руфь и Уинфилда. Все оделись. Мужчины убрали палатку и погрузили вещи. – Поровнее укладывайте, – сказала мать. Они положили сверху матрац и перекинули брезент через жердь.

– Ну так, – сказал Том. – Готово, ма.

Мать держала в руках тарелку с холодными лепешками.

– Хорошо. Вот, берите по одной. Больше у нас ничего нет.

Руфь и Уинфилд схватили по лепешке и залезли на грузовик. Они укрылись одеялами и заснули, не выпуская из рук холодные жесткие лепешки. Том сел в кабину, нажал кнопку стартера. Мотор чихнул и заглох.

– Черт тебя побери, Эл! – крикнул Том. – Батарея разряжена.

Эл пришел в ярость:

– А как ее подзарядишь, когда бензину в обрез?

И Том вдруг усмехнулся.

– Этого я не знаю, только виноват ты, больше никто. Придется заводить вручную.

– Нет, это не моя вина.

Том спрыгнул на землю и достал ручку из-под сиденья.

– Ну, значит, моя, – сказал он.

– Дай сюда. – Эл схватил ручку. – Поставь на позднее, а то мне пальцы оторвет.

– Ладно. Валяй.

Эл крутил яростно. Двигатель работал с перебоями, стучал, фыркал. Том осторожно заглушал его, потом переставил зажигание и уменьшил подачу газа.

Мать села рядом с ним.

– Так весь лагерь разбудим, – сказала она.

– Ничего, опять заснут.

Эл влез в кабину с другой стороны.

– Па с дядей Джоном сели наверх, – сказал он. – Хотят еще поспать.

Том подъехал к главным воротам. Сторож вышел из конторы и осветил грузовик фонарем.

– Подождите минуту, – сказал он.

– А что такое?

– Совсем уезжаете?

– Да.

– Надо вас вычеркнуть.

– Вычеркивайте.

– Куда поедете?

– Хотим податься дальше на север.

– Ну, счастливо, – сказал сторож.

– Счастливо оставаться. Всего хорошего.

Грузовик осторожно обогнул насыпь и выехал на шоссе. Том вел машину по той же дороге, по которой они приехали сюда, – мимо городка Уидпетча на запад, к шоссе № 99, потом к северу на широкое шоссе, ведущее к Бейкерсфилду. Когда они подъехали к городским окраинам, было уже светло.

Том сказал:

– Куда ни глянешь, везде рестораны. И в каждом подают кофе. Вон тот всю ночь открыт. У них, верно, этого кофе галлонов десять, и ведь горячий, черт его подери.

– А ну тебя! – сказал Эл.

Том усмехнулся, посмотрев на него.

– Я вижу, ты в лагере успел девочкой обзавестись.

– Ну и что же из этого?

– Ма, посмотри, какой он злющий. С ним сегодня шутки плохи.

Эл раздраженно буркнул:

– Я скоро отобьюсь от вас. Одному, без семьи, куда легче.

Том сказал:

– Через девять месяцев ты сам обзаведешься семьей. Я ведь все видел.

– С ума ты сошел, – сказал Эл. – Я устроюсь в гараж, а есть буду в ресторанах.

– А через девять месяцев обзаведешься женой и ребенком.

– Нет, не обзаведусь.

Том сказал:

– Уж очень ты стал умный, Эл. Смотри не нарвись – проучат тебя как следует.

– Кто это меня проучит?

– Такие всегда найдутся, – сказал Том.

– Воображаешь, что тебе всё…