Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– У нас ничего нет, – продолжал отец. – Работы теперь долго не найдешь, урожаи собраны. Что мы дальше будем делать? Как мы будем кормиться? Розе скоро придет время рожать. Так нас прижало, что и думать не хочется. Вот и копаюсь, вспоминаю старое, чтобы мысли отвлечь. Похоже, кончена наша жизнь.

– Нет, не кончена. – Мать улыбнулась. – Не кончена, па. Это женщине тоже дано знать. Я уж приметила: мужчина – он живет рывками: ребенок родится, умрет кто – вот и рывок; купит ферму, потеряет свою ферму – еще один рывок. А у женщины жизнь течет ровно, как речка. Где немножко воронкой закрутит, где с камня вниз польется, а течение ровное… бежит речка и бежит. Вот как женщина рассуждает. Мы не умрем. Народ, он будет жить – он меняется немножко, а жить он будет всегда.

– Откуда ты это знаешь? – спросил дядя Джон. – Сейчас вся жизнь остановилась, разве ее чем-нибудь подтолкнешь? Люди устали, им бы только лечь да забыться.

Мать задумалась. Она потерла свои глянцевитые руки одна о другую, переплела пальцы.

– На это сразу не ответишь, – сказала она. – Мне так кажется: все, что мы делаем, все ведет нас дальше и дальше. Так мне кажется. Даже голод, даже болезни; кое-кто умрет, а другие только крепче станут. Надо со дня на день держаться, сегодняшним днем жить.

Дядя Джон сказал:

– Если б она не умерла тогда…

– А ты живи сегодняшним днем, – сказала мать. – Не растравляй себя.

– В наших местах, может, хороший урожай будет на следующий год, – сказал отец.

Мать шепнула:

– Слышите?

Доски скрипнули под чьими-то осторожными шагами, и из-за брезента появился Эл.

– Хэлло, – сказал он. – А я думал, вы давно спите.

– Эл, – сказала мать. – Мы тут разговариваем. Посиди с нами.

– Ладно. Мне тоже надо поговорить. Я скоро уйду отсюда.

– Нельзя, Эл. Мы не обойдемся без тебя. Почему ты решил уходить?

– Я… мы с Эгги Уэйнрайт решили пожениться, я буду работать в гараже, снимем домик и… – Он свирепо уставился на них. – Вот решили и решили, и никто нас не остановит.

Они молча смотрели на него.

– Эл, – сказала наконец мать, – мы рады этому. Мы очень рады.

– Рады?

– Конечно! Ты теперь взрослый. Тебе пора жениться. Только повремени, Эл, не уходи.

– Я уже обещал Эгги, – сказал он. – Нет, мы уедем. Мы больше не можем здесь оставаться.

– Подожди до весны, – упрашивала его мать. – Только до весны. Неужели до весны не останешься? А кто будет править грузовиком?

– Да я…

Миссис Уэйнрайт высунула голову из-за брезента.

– Вы уже знаете? – спросила она.

– Да. Только что узнали.

– Ах ты господи! Сейчас… сейчас бы пирог испечь… пирог или еще что.

– Я заварю кофе, можно испечь блины, – сказала мать. – У нас сироп есть.

– Ах ты господи! – воскликнула миссис Уэйнрайт. – Я… подождите, я сахару принесу. К блинам – сахару.

Мать сунула хворост в печь, и он быстро загорелся от углей, оставшихся после дневной топки. Руфь и Уинфилд выползли из-под одеяла, точно раки-отшельники из своих раковинок. Первые несколько минут они вели себя скромно, стараясь разведать – прощены им недавние преступления или нет. Убедившись, что никто их не замечает, они осмелели. Руфь пропрыгала на одной ножке через всю половину вагона, не касаясь стены.

Мать сыпала муку в чашку, когда Роза Сарона поднялась по доскам в вагон. Она выпрямилась, опершись о косяк, и с опаской подошла к матери.

– Что случилось? – спросила она.

– А у нас новость! – кричала мать. – Сейчас будет пир в честь Эла и Эгги Уэйнрайт. Они решили пожениться.

Роза Сарона застыла на месте. Она медленно перевела взгляд на Эла, который стоял красный, смущенный.

Миссис Уэйнрайт крикнула из своей половины:

– Я сейчас. Только наряжу Эгги в чистенькое платье.

Роза Сарона медленно повернулась, подошла к широкой двери и спустилась вниз. Ступив на землю, она медленно побрела к речке и к бежавшей вдоль нее тропинке. Роза Сарона шла туда, куда не так давно ходила мать, – в заросли ивняка. Она стала на колени и пробралась на четвереньках в самую гущу. Ветки царапали ей лицо, цеплялись за волосы, но она не замечала этого. Она остановилась только тогда, когда ветки оплели ее со всех сторон. Она легла на спину. И почувствовала, как шевельнулся ребенок у нее во чреве.

На матраце в углу темного вагона зашевелилась мать. Она откинула одеяло и поднялась. В открытую дверь лился слабый, чуть сероватый свет звезд. Мать подошла к двери и остановилась, глядя на поляну. На востоке звезды бледнели. Ветер мягко шуршал в зарослях ивняка, а от речки доносилась тихая болтовня воды. В палатках еще спали, но около одной уже горел небольшой костер, и у костра грелись люди. Мать видела их лица, освещенные неровным огнем, видела, как они потирали руки, а потом, повернувшись, заложили их за спину. Мать долго смотрела на поляну, переплетя пальцы на груди. Порывистый ветер то налетал, то уносился дальше, в воздухе чувствовалась близость первых заморозков. Мать вздрогнула и тоже потерла руки. Бесшумно ступая, она вошла в вагон и нашарила около фонаря спички. Створка скрипнула. Она поднесла спичку к фитилю, дала ему разгореться синим язычком и вывернула желтое кольцо огня. Потом подошла к печке, поставила на нее фонарь и, наломав хрупкого хвороста, сунула его в топку. И через минуту огонь с ревом взвился в трубу.

Роза Сарона тяжело перевернулась на бок и села.

– Я сейчас оденусь, – сказала она.

– Полежала бы немножко, еще холодно, – сказала мать.

– Нет, я встану.

Мать налила воды в кофейник и поставила его на печку, потом поставила туда же сковороду с салом, чтобы раскалить ее под тесто.

– Что с тобой? – тихо спросила мать.

– Я пойду, – сказала Роза Сарона.

– Куда?

– Собирать хлопок.

– Что ты! – сказала мать. – Тебе нельзя.

– Нет, можно. Я пойду.

Мать всыпала кофе в воду.

– Роза, ты вчера не ела с нами блины.

Роза Сарона молчала.

– И что тебе вздумалось собирать хлопок? – Молчание. – Эл и Эгги? Из-за них? – Теперь мать пристально посмотрела на нее. – Брось. Совсем это не нужно.

– Нет, я пойду.

– Ну, хорошо. Только смотри, чтобы не через силу. Вставай, па! Проснись, вставай!

Отец зажмурился и зевнул.

– Не выспался, – простонал он. – Вчера часов в одиннадцать легли.

– Живо, живо. Все вставайте, идите умываться.

Обитатели вагона не сразу пришли в себя после сна. Они медленно выползали из-под одеял, поеживаясь, натягивали одежду. Мать разрезала ломтиками солонину на вторую сковородку.

– Вставайте, идите умываться, – командовала она.

В другом конце вагона, на половине Уэйнрайтов, вспыхнул свет, послышался треск сучьев.

– Миссис Джоуд? – крикнули оттуда. – Мы встаем. Скоро будем готовы.

Эл проворчал:

– И чего в такую рань подниматься?