Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Там всего двадцать акров, – сказала мать. – Надо приехать пораньше. Хлопка мало. Надо поспеть, а то и вовсе ничего не останется. – Мать торопила их, торопилась и сама, чтобы не задерживаться с завтраком. – Пейте кофе, – сказала она. – Пора ехать.

– В темноте нельзя собирать, ма.

– А нам дай бог к рассвету туда попасть.

– Сыро будет.

– Дождь был маленький. Скорей пейте кофе. Эл, кончишь завтракать, готовь машину.

Она крикнула:

– Миссис Уэйнрайт, вы готовы?

– Завтракаем. Сейчас выйдем.

Лагерь проснулся. У палаток горели костры. Над вагонами клубился дым из труб.

Эл залпом выпил кофе и набрал полный рот гущи. Он сбежал по доскам, отплевываясь на ходу.

– Миссис Уэйнрайт, мы готовы! – крикнула мать. Она повернулась к Розе Сарона. Она сказала: – Оставайся.

Роза Сарона сжала зубы.

– Я поеду, – сказала она. – Ма, я поеду.

– Все равно мешка нет. Да тебе и нельзя его таскать.

– Я в твой буду класть.

– Осталась бы.

– Нет, я поеду.

Мать вздохнула.

– Ну что ж! Буду за тобой присматривать. Хорошо бы тебя сводить к доктору.

Роза Сарона взволнованно ходила по вагону. Она надела пальто, сняла его.

– Возьми одеяло, – посоветовала мать. – Захочешь отдохнуть, не озябнешь. – Они услышали гул мотора за стеной. – Мы первые приедем, – радовалась мать. – Ну, взяли свои мешки? Руфь, не забудь рубашки, в них будете собирать.

Уэйнрайты и Джоуды в темноте забрались на грузовик. Утро было близко, но бледный рассвет занимался медленно.

– Сворачивай налево, – сказала мать Элу. – Там должно быть объявление. – Они медленно ехали по темной дороге. А позади них шли другие машины, в лагере слышался гул моторов, и люди рассаживались по местам; машины выезжали на шоссе и сворачивали налево.

К почтовому ящику с правой стороны дороги был прибит кусок картона с надписью синим карандашом: «Требуются Сборщики Хлопка». Эл свернул в ворота. Весь двор был уже заставлен машинами. Электрический фонарь у входа в белый сарай освещал кучку мужчин и женщин, стоявших у весов с мешками под мышкой. Кое-кто из женщин накинул мешки на плечи, прикрывая концами грудь.

– Оказывается, мы не так уж рано приехали, – сказал Эл. Он подвел машину к забору и остановил ее там. Обе семьи слезли с грузовика и присоединились к кучке людей у сарая.

А машины все сворачивали с шоссе в ворота, и народу на дворе все прибывало. Хозяин записывал сборщиков, сидя под фонарем у входа в сарай.

– Хоули? – повторял он. – Х-о-у-л-и. Сколько?

– Четверо. Уилл…

– Уилл.

– Бентон…

– Бентон.

– Амалия…

– Амалия.

– Клэр…

– Клэр. Следующий. Карпентер? Сколько?

– Шестеро.

Он записывал фамилии в книгу напротив графы, в которой проставлялся вес собранного хлопка.

– Мешки есть? У меня несколько штук найдется. Вычтем доллар. – А машины одна за другой въезжали во двор. Хозяин поднял воротник кожаной, на меху, куртки и озабоченно посмотрел на дорогу, идущую от ворот.

– Я вижу, мои двадцать акров недолго простоят. Вон сколько народу понаехало, – сказал он.

Дети карабкались на огромный прицеп для перевозки хлопка, цеплялись босыми ногами за ряды проволоки, заменявшей борта.

– Слезьте оттуда! – крикнул хозяин. – Ну, живо! Еще проволоку мне оборвете. – И сконфуженные дети, не говоря ни слова, медленно слезли с прицепа. Наступил серый рассвет. – Придется сбавлять на росу, – сказал хозяин. – Солнце взойдет, тогда буду принимать полным весом. Впрочем, когда хотите, тогда и начинайте. Сейчас уже светло.

Сборщики быстро вышли в поле и разобрали ряды. Они привязали мешки к поясу и похлопали руками, чтобы согреть окоченевшие пальцы, от которых требовалось проворство. Небо над холмами на востоке порозовело, и сборщики длинной шеренгой двинулись по рядам. А машины все сворачивали с шоссе и въезжали во двор, и наконец места на дворе не осталось, и следующие уже останавливались за воротами. В поле гулял свежий ветер.

– И откуда вы все узнали? – говорил хозяин. – Будто по телеграфу. Мои двадцать акров и до полудня не простоят. Фамилия? Хьюм? Сколько?

Сборщики ровной шеренгой двигались по полю, и сильный западный ветер трепал их одежду. Пальцы быстро пробирались к пухлым коробочкам, быстро пробирались в длинные мешки, уже тяжело волочившиеся сзади по земле.

Отец разговаривал со своим соседом справа.

– В наших местах такой ветер всегда приносит дождь. А сейчас будто холодновато для дождя. Ты давно здесь? – Он говорил, не отрывая глаз от кустов.

Его сосед ответил, тоже не поднимая головы:

– Скоро год.

– Как по-твоему, будет дождь?

– А черт его знает, не в обиду тебе будь сказано. Люди из года в год здесь живут и то не могут угадать. Как сбор, так и жди, что дождь помешает. Вот как здесь говорят.

Отец быстро взглянул на запад. Над холмами, подгоняемые ветром, плыли большие серые тучи.

– Это, похоже, дождевые, – сказал он.

Его сосед покосился в ту сторону.

– А черт их знает!

И все, кто был в поле, оглянулись и посмотрели на тучи. И головы опустились еще ниже, руки еще быстрее засновали между листьями. Люди собирали хлопок, словно наперегонки, – они старались обогнать время, старались обогнать дождь и друг друга, побольше собрать, побольше заработать. Они прошли поле из конца в конец и кинулись разбирать новые ряды. И теперь ветер дул им в лицо, и они видели серые тучи, идущие высоко по небу, навстречу восходящему солнцу. А машины все еще останавливались на дороге, и новые сборщики подходили записываться к сараю. Люди с лихорадочной быстротой двигались по полю, взвешивали мешки, отмечали вес у хозяина, записывали у себя в книжках и бежали назад разбирать ряды.

К одиннадцати часам хлопок был собран – работа закончена. Оплетенные проволокой грузовики взяли на буксир оплетенные проволокой прицепы, выехали на шоссе и направились к джин-машине. Хлопок пробивался между рядами проволоки, маленькие облачка хлопка летали по воздуху, клочья хлопка цеплялись за придорожный бурьян и покачивались вместе с ним на ветру. Сборщики уныло брели к сараю и становились в очередь за получкой.

– Хьюм Джеймс – двадцать два цента. Ральф – тридцать центов. Джоуд Томас – девяносто центов. Уинфилд – пятнадцать центов. – Деньги были сложены столбиками: отдельно серебро, отдельно никель, отдельно медяки. Получая плату, каждый сборщик заглядывал в свою книжку. – Уэйнрайт Эгнес – тридцать четыре цента. Тобин – шестьдесят три цента. – Очередь двигалась медленно, люди молча шли к своим машинам и медленно выезжали со двора.

Джоуды и Уэйнрайты сидели на грузовике, дожидаясь, когда дорога очистится. На землю упали первые капли дождя. Эл высунул руку из кабины. Роза Сарона сидела посередине, мать с краю. Глаза у Розы Сарона снова потухли.