Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Ни разу и не дохнул, – тихо проговорила миссис Уэйнрайт. – Мертвый.

Дядя Джон повернулся и, устало волоча ноги, пошел в темный угол вагона. Теперь дождь стучал по крыше тихо, так тихо, что все слышали усталые всхлипывания дяди Джона, доносившиеся из темноты.

Отец посмотрел на миссис Уэйнрайт, взял фонарь у нее из рук и поставил его на пол. Руфь и Уинфилд спали рядом, прикрыв руками глаза от света.

Отец медленно подошел к матрацу, на котором лежала Роза Сарона, хотел присесть на корточки, но уставшие ноги не послушались его. Он стал на колени. Мать все помахивала картонкой. Она взглянула на отца, и глаза у нее были широко открытые, взгляд застывший, как у лунатика.

Отец сказал:

– Мы… все сделали… все, что могли.

– Я знаю.

– Мы работали всю ночь. А дерево упало и снесло нашу плотину.

– Я знаю.

– Слышишь? Под вагоном вода.

– Я знаю. Я все слышала.

– Выживет она?

– Не знаю.

– Может, мы… не все сделали, что было нужно?

Губы у матери были сухие и бескровные.

– Нет. У нас выбора не было… мы всегда делали то, что приходилось делать.

– Мы там чуть не до беспамятства работали… и вдруг надо же – дерево… – Мать посмотрела на потолок и снова опустила голову. Отец продолжал, словно он был не в силах молчать. – Может, еще выше поднимется. Вагон зальет.

– Я знаю.

– Ты все знаешь.

Она молчала, а картонка у нее в руке медленно ходила взад и вперед.

– Может, мы в чем-нибудь ошиблись? – снова заговорил отец. – Чего-нибудь не сделали?

Мать как-то странно посмотрела на него. Ее бескровные губы улыбнулись задумчивой, сострадательной улыбкой.

– Ты ни в чем не виноват. Перестань. Все обойдется. Сейчас все меняется… повсюду.

– Может, надо уезжать?.. Затопит.

– Придет время – уедем. Что надо будет сделать, то мы и сделаем. А теперь помолчи. Как бы не разбудить ее.

Миссис Уэйнрайт ломала ветки и подсовывала их в огонь, над которым вставал густой едкий дым.

Снаружи послышался чей-то злобный голос:

– Я сам с этой сволочью поговорю!

И вслед за тем голос Эла у самой двери:

– Куда лезешь?

– Вот сюда. Я доберусь до этого мерзавца Джоуда.

– Не пущу. Что тебе надо?

– Мы бы давно уехали, если бы не его плотина. Это он всех сбил. А теперь машина стоит – ни с места.

– Думаешь, наш грузовик больно прыткий?

– Пусти!

Голос Эла звучал холодно.

– Драться будем?

Отец медленно встал и подошел к двери.

– Ладно, Эл. Я иду. Ладно. – Отец спустился вниз. Мать слышала, как он сказал: – У нас больная. Пройдем вон туда.

Дождь негромко стучал по крыше, а поднявшийся ветер гнал его струями. Миссис Уэйнрайт отошла от печки и посмотрела на Розу Сарона.

– Скоро рассвет, мэм. Вы бы легли, уснули. Я посижу около нее.

– Нет, – ответила мать. – Я не устала.

– Да будет вам, – сказала миссис Уэйнрайт. – Ложитесь, поспите хоть немного.

Мать медленно помахивала картонкой.

– Вы по-дружески к нам отнеслись, – сказала она. – Спасибо вам.

Толстушка улыбнулась.

– Благодарить не за что. У нас у всех одна доля. Случись что с нами, вы бы нам помогли. Или кто другой.

– Да, – сказала мать, – мы бы помогли.

– Или кто другой. Раньше каждый знал только свою семью. Теперь все мы вместе. И чем хуже людям, тем больше у нас забот. Его нельзя было уберечь.

– Я знаю, – сказала мать.

Руфь глубоко вздохнула и отняла руку от лица. Она уставилась невидящими глазами на лампу, потом повернула голову и посмотрела на мать.

– Родилось? – спросила она. – Ребеночек уже есть?

Миссис Уэйнрайт подняла с полу мешок и прикрыла им ящик из-под яблок, стоявший в углу.

– Где ребеночек? – допытывалась Руфь.

Мать провела языком по губам.

– Ребеночка нет. Его и не было. Мы ошиблись.

– Тьфу! – Руфь зевнула. – А я думала, будет ребеночек.

Миссис Уэйнрайт села рядом с матерью и взяла у нее картонку. Мать сложила руки на коленях, ее усталые глаза не отрывались от лица Розы Сарона, забывшейся сном.

– Ну, что же вы? – сказала миссис Уэйнрайт. – Прилягте. Ведь около нее будете. Она вздохнет поглубже, вы и то проснетесь.

– Хорошо. – Мать прилегла на матрац рядом со спящей Розой Сарона. А миссис Уэйнрайт так и осталась возле них.

Отец, Эл и дядя Джон сидели в дверях, глядя, как занимается серый рассвет. Дождь стих, но тучи по-прежнему сплошь затягивали небо. Первые проблески стального света отразились в воде. Из дверей было видно быстрое течение речки, уносившее с собой ветки, ящики, доски. Крутясь воронками, вода стремилась к поляне, к вагонам. От насыпи не осталось и следа. На самой поляне вода стояла спокойно, не потревоженная течением. Границы разлива окаймляла желтая пена. Отец нагнулся и положил прутик на сходни, чуть повыше уровня воды. Они видели, как вода медленно подобралась к нему, подхватила и отнесла в сторону. Отец положил другой прутик, на дюйм выше, и сел, не спуская с него глаз.

– Думаешь, и в вагон проберется? – спросил Эл.

– Не знаю. Ведь еще сколько ее с гор хлынет. Не знаю. Может, и дождь опять пойдет.

Эл сказал:

– Если вода проберется в вагон, так все подмочит.

– Да.

– Больше, чем на три-четыре фута над полом не поднимется, ведь у нее шоссе на пути, она разольется вширь.

– Почему ты так думаешь? – спросил отец.

– А я с того конца вагона следил, как прибывает. – Он вытянул руку. – Вот на сколько поднимется, не больше.

– Ну и что же? – сказал отец. – Пускай. Нас здесь не будет.

– Нет, мы здесь будем. Здесь грузовик. Вода спадет, а с ним после этого на целую неделю хватит возни.

– А что ты придумал?

– Можно вот что сделать: разберем борта у грузовика, устроим настил, поднимем на него все вещи, и самим будет где сидеть.

– Гм! А стряпать как, а что мы будем есть?

– По крайней мере, ничего не подмочит.

Предутренний свет стал ярче, в нем появился серый металлический отблеск. Второй прутик соскользнул с досок, подхваченный водой. Отец положил еще один, повыше.

– Заметно прибывает, – сказал он. – Пожалуй, так и сделаем, как ты говоришь.

Мать беспокойно задвигалась во сне. Глаза у нее были широко открыты. Она крикнула, точно предостерегая:

– Том! Том!

Миссис Уэйнрайт сказала ей что-то успокаивающим голосом. Ресницы вздрогнули и закрылись снова, и мать съежилась, так и не расставшись со своим тревожным сном. Миссис Уэйнрайт встала и подошла к двери.

– Слушайте, – тихо сказала она. – Нам отсюда скоро не выбраться, – и протянула руку, показывая в тот угол, где стоял ящик из-под яблок. – Нехорошо так оставлять. Лишние слезы, лишнее горе. Может, вы унесете его… похороните где-нибудь…

Они молчали. Отец заговорил первый:

– Да, верно. Лишнее горе. Но, по закону, так просто нельзя хоронить.

– Мало ли что мы делаем против закона, когда ничего другого не придумаешь.