Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– А я бы хотела и дом, и такую машину, – сказала она. – Но дом, конечно, нужнее, ведь… – И они оба поняли, что под этим подразумевалось. Они все еще никак не могли свыкнуться с ее беременностью.

– Как ты себя чувствуешь – ничего? – спросил Конни.

– Устала. Трудно ехать по такой жаре.

– Что ж поделаешь? Иначе не доберемся до Калифорнии.

– Я знаю, – сказала она.

Собака, принюхиваясь, обогнула грузовик, опять подбежала к луже под краном и стала лакать мутную воду. Потом отошла в сторону, опустила нос к земле, повесила уши. Она обнюхивала пыльную траву вдоль дороги и, очутившись наконец на самом шоссе, подняла голову. Роза Сарона пронзительно вскрикнула. Огромная машина, взвизгнув шинами, пронеслась мимо. Собака шарахнулась назад и очутилась под колесами, не успев даже тявкнуть. В заднем окне машины появились лица, она сбавила ход, потом перешла на прежнюю скорость и быстро скрылась вдали. А собака с вывалившимися наружу внутренностями лежала в луже крови посреди шоссе, слабо подергивая ногами.

Роза Сарона смотрела на нее, широко открыв глаза.

– Мне это не повредит? – проговорила она. – Как ты думаешь, мне это не повредит?

Конни обнял ее.

– Пойди сядь, – сказал он. – Ничего с тобой не будет.

– Я закричала и почувствовала, будто у меня там что-то оборвалось.

– Пойди сядь. Ничего с тобой не будет. Не бойся. – Он подвел ее к грузовику, подальше от издыхающей собаки, и усадил на подножку.

Том и дядя Джон вышли на шоссе. Искалеченное тело чуть подергивалось. Том взял собаку за задние лапы и оттащил к кювету. Дядя Джон стоял растерянный, точно это случилось по его вине.

– Мне бы надо привязать ее, – сказал он.

Отец посмотрел на собаку и отвернулся.

– Поехали дальше, – сказал он. – Все равно мы бы ее не прокормили. Может, это к лучшему.

Из-за грузовика появился толстяк.

– Вот жалость-то, – сказал он. – У автострады собачья жизнь короткая. У меня за год трех задавило. Я их больше не держу. – И добавил: – Вы не беспокойтесь. Я оттащу ее в поле и там закопаю.

Мать подошла к Розе Сарона, которая все еще дрожала от испуга, сидя на подножке грузовика.

– Ты что Роза? – спросила она. – Тебе нехорошо?

– Я все видела. Испугалась очень.

– Я слышала, как ты закричала, – сказала мать. – Ну, теперь уже пора успокоиться.

– Ты думаешь, мне это не повредит?

– Нет, – ответила мать. – Если будешь кукситься, да ступать на цыпочках, да нянчиться сама с собой, вот тогда будет плохо. А сейчас вставай, пойдем усаживать бабку. И брось ты думать о своем ребенке. Он сам о себе позаботится.

– А где бабка? – спросила Роза Сарона.

– Не знаю. Где-нибудь здесь. Может, в отхожем месте.

Роза Сарона пошла к уборной и вскоре вернулась, ведя бабку.

– Она там задремала, – сказала Роза.

Бабка улыбалась:

– Там славно. Унитаз, и вода сверху льется. – И добавила: – Мне очень понравилось. Я бы там заснула, да вот разбудили.

– В таких местах не годится спать, – сказала Роза Сарона и помогла бабке залезть в кабину. Бабка, довольная, опустилась на сиденье. – Годится – не годится, а все-таки хорошо, – ответила она.

Том сказал:

– Поехали. Путь у нас долгий.

Отец пронзительно свистнул.

– Вот теперь ребята запропали. – Он свистнул еще раз, сунув два пальца в рот.

И ребята тут же появились на его зов. Они бежали с поля – впереди Руфь, за ней Уинфилд.

– Яички! – крикнула Руфь. – Я нашла яички! Скорлупка совсем мягкая! – Она подбежала к грузовику, Уинфилд не отставал от нее. – Смотрите! – На грязной ладошке лежало несколько светло-серых хрупких яичек. И как только она протянула руку, на глаза ей попалась лежавшая у края дороги дохлая собака.

– Ой! – вскрикнула она и вместе с Уинфилдом медленно подошла к ней. Они стали рассматривать ее.

Отец позвал их:

– Ну, живо, не то без вас уедем.

Они молча повернулись и пошли к грузовику. Руфь взглянула еще раз на серые яички, бросила их и вслед за братом взобралась по борту на грузовик.

– У нее еще глаза открытые, – прошептала она.

Но Уинфилд решил покрасоваться. Он храбро сказал:

– Все кишки наружу так и вывалились… – помолчал немного. – Все кишки – наружу… – и вдруг, быстро перевернувшись на живот, лег у самого борта. Его стошнило. Он поднял голову, в глазах у него стояли слезы, из носу текло. – Когда свиней режут, это совсем по-другому, – пояснил он.

Эл стоял у поднятого капота и проверял уровень масла в моторе. Он достал из кабины жестянку вместимостью в галлон, подлил в картер масла и снова смерил уровень.

Том подошел к нему.

– Хочешь, теперь я поведу?

– Я не устал, – ответил Эл.

– Ты же всю ночь глаз не сомкнул. Я хоть немного поспал утром. Залезай наверх, а я поведу.

– Ладно, – нехотя согласился Эл. – Только следи за маслом. И не гони. Как бы еще замыкания не было. Поглядывай на амперметр. Если показывает ноль, значит, замыкание. И не гони, Том. Ведь нагрузились-то как.

Том засмеялся.

– Ладно, ладно, – сказал он. – Можешь спать спокойно.

Верхние пассажиры заняли свои места. Мать опять устроилась рядом с бабкой в кабине. Том сел за руль и включил зажигание.

– Н-да, – сказал он, дал полную скорость и выехал на шоссе.

Мотор гудел ровно, солнце, светившее Тому прямо в лицо, клонилось к западу. Бабка спала, и даже мать вздремнула, опустив голову на грудь. Том надвинул кепку пониже, чтобы защитить глаза от слепящих лучей.

От Падена до Микера – тридцать миль; от Микера до Хара – четырнадцать, а потом большой город – Оклахома-Сити. Том вел машину через центр. Мать проснулась и стала смотреть на улицы, по которым они проезжали. И те, кто сидел наверху, тоже глядели во все глаза на магазины, на высокие дома, на здания деловых кварталов. А потом дома пошли поменьше, и магазины пошли меньше. Потянулись дворы с автомобильным ломом, закусочные, торгующие сосисками, загородные дансинги.

Руфь и Уинфилд смотрели на все это, и их поражало – какой город большой, как здесь все странно и сколько на улицах красиво одетых людей! Они сидели испуганные, не обмениваясь друг с другом ни единым словом. Потом они наговорятся, а сейчас лучше помолчать. Нефтяные вышки и в городе и на окраинах. Нефтяные вышки были темные, пахло нефтью, бензином. Но Руфь и Уинфилд не разражались криками восторга, они молчали. Все это было такое огромное, такое необычное, что их пробирал страх.

На одной из улиц Роза Сарона увидела человека в светлом костюме. На нем были белые башмаки и жесткая соломенная шляпа. Роза Сарона подтолкнула Конни и показала ему глазами на этого человека, и они начали пересмеиваться между собой, сначала тихо, а потом все громче и громче. Они зажимали себе рот ладонью, не в силах удержаться от смеха. Это им так понравилось, что они стали выискивать, над кем бы посмеяться еще. Глядя на них, Руфь и Уинфилд тоже начали хихикать, но скоро замолчали, потому что им было не смешно. А Конни и Роза Сарона сидели красные и еле переводили дух, стараясь удержаться от хохота. Под конец стоило им только взглянуть друг на друга, и они опять прыскали.