Джон Стейнбек - Гроздья гнева

Сэйри задула свечу, и они вышли из палатки.

На дне маленькой ложбинки жарко горел костер. Том вбил в землю колышки, подвесил на проволоку два котелка, и теперь вода в них била ключом, а из-под крышек рвался пар. Роза Сарона стояла на коленях в стороне от огня, с длинной ложкой в руках. Увидев мать, она встала и подошла к ней.

– Ма, – сказала она, – я хочу спросить тебя кое о чем.

– Опять напугалась? – сказала мать. – Девять месяцев без горя не проживешь.

– А ему это не повредит?

Мать сказала:

– Есть такая поговорка: кто в горе родится, у того счастливая жизнь. Правильно, миссис Уилсон?

– Да, есть такая, – сказала Сэйри. – А я еще другую знаю: кто в радости родится, тот всю жизнь казнится.

– У меня внутри будто все подскочило от страха, – сказала Роза Сарона.

– От веселья у нас никто не скачет, – сказала мать. – Ты лучше следи за котелками.

Мужчины собрались на краю светлого круга, падавшего от костра. Из инструментов у них были лопата и кирка. Отец отмерил восемь футов в длину, три в ширину. Работали по очереди. Отец взрывал землю киркой, а дядя Джон откидывал ее в сторону лопатой. Кирка переходила к Элу, лопата к Тому. Потом за кирку брался Ной, за лопату Конни. Работа шла без перерыва, и могила становилась все глубже и глубже. Стоя по плечи в прямоугольной яме, Том спросил:

– Па, еще рыть или довольно?

– Нет, надо еще – фута на два. Ты вылезай, Том. Тебе надо писать записку.

Том вылез, и его место занял Ной. Том подошел к матери, сидевшей у костра.

– Ма, а бумага и чернила у нас найдутся?

Мать медленно покачала головой.

– Н-нет. Что другое, а этого не захватили. – Она взглянула на Сэйри. И маленькая женщина быстро зашагала к палатке. Она вернулась оттуда с библией и огрызком карандаша.

– Вот. Тут есть чистая страница. Напиши на ней и вырви. – Она протянула библию и карандаш Тому.

Том сел у костра. Он сосредоточенно прищурил глаза и наконец вывел крупными буквами на белой странице: «Здесь похоронен Уильям Джеймс Джоуд, он умер от удара старым стариком. Родня зарыла его здесь, потому что денег на похороны не было. Его никто не убил. С ним случился удар, вот он и умер».

– Ма, послушай. – И он медленно прочел ей написанное.

– Что ж, складно, – сказала мать. – А ты бы еще что-нибудь божественное подобрал из писания. Полистай библию.

– Надо покороче, – сказал Том. – У меня места почти не осталось.

Сэйри сказала:

– А что, если написать: «Упокой, господи, душу его».

– Нет, – сказал Том. – Получается, будто он висельник. Сейчас я что-нибудь подберу. – Он переворачивал страницы и читал про себя, шевеля губами. – Вот, и хорошо и коротко: «Но Лот сказал им: нет, Владыка!»

– А в чем тут смысл? – спросила мать. – Уж если писать, так чтобы со смыслом.

Сэйри сказала:

– Поищи дальше, в псалмах. Оттуда легко выбрать.

Том перелистал страницы и пробежал глазами несколько псалмов.

– Вот, – сказал он. – И красиво и божественно, уж божественнее некуда: «Блажен, кому отпущены беззакония и чьи грехи покрыты». Ну как?

– Вот это хорошо, – сказала мать. – Это и спиши.

Том старательно переписал стих на бумагу. Мать сполоснула и вытерла банку из-под фруктовых консервов, и Том плотно завинтил на ней крышку.

– Может, проповеднику надо было писать, а не мне? – спросил он.

Мать ответила:

– Нет, проповедник нам не родственник, – и, взяв банку с запиской, ушла в темную палатку. Она расстегнула несколько булавок, сунула банку под холодные тонкие руки и снова заколола одеяло. И потом вернулась к костру.

Мужчины отошли от вырытой могилы, вытирая потные лица.

– Готово, – сказал отец. И все они, – отец, дядя Джон, Ной и Эл – прошли в палатку, вынесли оттуда длинный, заколотый со всех сторон сверток и понесли к могиле. Отец спрыгнул вниз, принял тело и бережно опустил его на землю. Дядя Джон протянул ему руку и помог вылезти. Отец спросил: – А как быть с бабкой?

– Я схожу за ней, – ответила мать. Она подошла к матрацу и с минуту молча смотрела на старуху. Потом вернулась к могиле. – Спит, – сказала она – Может, бабка будет в обиде на меня, но я не стану ее будить. Ей нужен покой.

Отец спросил:

– А где проповедник? Надо прочесть молитву.

Том ответил:

– Я видел, как он шел по дороге. Он не хочет больше молиться.

– Не хочет молиться?

– Да, – сказал Том, – он больше не проповедует. «Зачем, говорит, дурачить людей и выдавать себя за проповедника, когда на самом деле я не проповедник». Потому, наверно, и сбежал, чтобы не просили помолиться.

Кэйси, незаметно подошедший к ним, слышал слова Тома.

– Никуда я не сбежал, – сказал он. – Я не отказываюсь от помощи, но дурачить вас не буду.

Отец спросил:

– Может, все-таки скажешь несколько слов? У нас в семье никого не хоронили без молитвы.

– Скажу, – согласился проповедник.

Конни подвел к могиле Розу Сарона. Она шла неохотно.

– Нельзя, – говорил Конни. – Нехорошо будет. Ведь это недолго.

Свет костра падал на людей, окруживших могилу, озарял их лица, глаза, меркнул на темной одежде. Мужчины стояли обнажив головы. Блики огня метались вверх и вниз.

Кэйси сказал:

– Я долго не буду говорить. – Он склонил голову, и остальные последовали его примеру. Кэйси торжественно начал: – Старик, который здесь лежит, прожил свою жизнь и кончил свою жизнь. Я не знаю, какой он был – хороший или плохой, – но это не важно. Важно то, что он был живой человек. А теперь он умер, и это тоже не важно. Я раз слышал, как читали стихи. Там было сказано: «Все живое – свято». Я думал, думал над этим и понял: тут смысла больше, чем кажется на первый взгляд. Я не стану молиться за этого старика. Мертвому хорошо. Он должен сделать свое дело, но как его сделать – ему задумываться не придется. У нас у всех тоже есть свое дело, но путей перед нами много, и мы не знаем, какой из них выбрать. И если б мне надо было молиться, я помолился бы за тех, кто не знает, на какой путь им ступить. У деда дорога прямая. А теперь прикройте его землей, и пусть он делает свое дело. – Проповедник поднял голову.

Отец сказал:

– Аминь.

И остальные пробормотали хором:

– Аминь.

Тогда отец взял лопату, подобрал ею несколько комьев земли и осторожно сбросил их в черную яму. Он передал лопату дяде Джону, и тот сбросил побольше. Лопата стала переходить из рук в руки. Когда все мужчины выполнили свой долг и сделали то, что полагалось им по праву, отец торопливо сгреб в могилу землю, кучкой лежавшую на краю. Женщины отошли к костру, готовить ужин. Руфь и Уинфилд, как зачарованные, стояли у могилы.

Руфь торжественно проговорила:

– Дед теперь лежит под землей.

И Уинфилд испуганными глазами посмотрел на нее, потом отбежал к костру, сел в сторонке и тихо заплакал.