Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Есть. Но они мне понадобятся. Я не стану тратить их на ночевку.

– На хлеб надо всем зарабатывать.

– Правильно, – сказал Том. – Только лучше так зарабатывать, чтобы не отнимать хлеб у других.

Люди снова зашевелились. Отец сказал:

– Мы завтра чуть свет выедем. Послушайте, мистер, ведь мы заплатили. Он с нами вместе. Разрешите ему остаться. Ведь мы заплатили.

– Полдоллара с машины, – сказал хозяин.

– Да он без машины. Машина стоит на дороге.

– Он приехал на машине, – сказал хозяин. – Так каждый сделает – оставит машину за воротами, а сам будет здесь торчать бесплатно.

Том сказал:

– Ладно. Мы поедем дальше. Утром встретимся. Будем вас поджидать. Эл пусть останется, возьмем дядю Джона. – Он взглянул на хозяина: – Так согласны?

Хозяин принял решение быстро, пойдя на уступку:

– Если останется столько человек, за сколько заплачено, тогда согласен.

Том вынул из кармана кисет, успевший превратиться в затасканный грязный мешочек с отсыревшей табачной пылью на дне. Он свернул тонкую папиросу и швырнул кисет в сторону.

– Мы скоро двинемся, – сказал он.

Отец заговорил, обращаясь ко всем вообще.

– Нелегко вот так бросить все и сняться с места. А место у нас было обжитое. Мы не голь какая-нибудь. Мы жили на своей ферме, пока нас не выгнали оттуда трактором.

Худощавый молодой человек с выгоревшими до желтизны бровями медленно повернул к нему голову.

– Издольщики? – спросил он.

– Да, издольщики. Раньше сами были хозяевами.

Молодой человек отвернулся от него.

– Мы тоже, – сказал он.

– Хорошо, что хоть недолго осталось мыкаться, – сказал отец. – Мы едем на Запад, будем работать, подыщем участок с водой.

Около самого крыльца стоял человек в брюках, протертых на коленях до дыр. На лице у него, там, где пыль смешалась с потом, были грязные разводы. Он мотнул головой в сторону отца.

– У вас, должно быть, денег много.

– Денег у нас мало, – сказал отец. – А народу много, и все работящие. Что заработаем, пойдет в общий котел. Как-нибудь выкарабкаемся.

Оборванец выслушал отца с широко раскрытыми глазами и вдруг рассмеялся, и смех его перешел в визгливое хихиканье. Все повернулись к нему. Хихиканье перешло в кашель. Когда он совладал наконец с приступом смеха и кашля, глаза у него были красные, слезящиеся.

– Ты думаешь, там… Ой, не могу! – Он снова захихикал. – Ты думаешь, тебе там… хорошие деньги будут платить?.. – И, перестав смеяться, насмешливо проговорил: – Может, пойдешь на сбор апельсинов? Или на сбор груш?

Отец ответил с достоинством:

– Какую работу предложат, такую и возьмем. Там всего много.

Оборванец слабо захихикал.

Том повернулся к нему и сердито сказал:

– А что тут смешного?

Оборванец сжал губы и хмуро уставился в дощатый пол крыльца.

– Вы, наверно, едете в Калифорнию?

– Я тебе сам это сказал, – ответил отец. – Подумаешь, какой догадливый!

Оборванец медленно проговорил:

– А я… я оттуда возвращаюсь. Я уж там побывал.

Лица быстро повернулись к нему. Все напряженно ждали. Фонарь перестал шипеть, и в нем что-то протяжно охнуло. Хозяин опустил передние ножки стула на пол, встал, подлил газолина в резервуар, и в фонаре зашипело по-прежнему. Хозяин сел на место, но не откинулся к стене. Оборванец оглядел повернувшиеся к нему лица.

– Еду обратно на голодовку. Лучше уж голодать, чем там быть.

Отец сказал:

– Что ты выдумываешь? Про хорошие заработки написано в листках, а недавно я и в газете читал: там нужны люди на сбор фруктов.

Оборванец посмотрел на отца.

– А тебе есть куда вернуться?

– Нет, – ответил отец. – Нас согнали. Трактор прошел возле самого дома.

– Значит, назад не вернетесь?

– Конечно, нет.

– Тогда я не буду тебя расстраивать, – сказал оборванец.

– Да я и не собираюсь расстраиваться. У меня есть листок, там сказано, что люди нужны. Какой им смысл зря писать? Такие листки стоят денег. Не будь нужды в людях, их не стали бы печатать.

– Не стану тебя расстраивать.

Отец сердито сказал:

– Сболтнул черт-те что, а на попятный идти не хочешь. У меня в листке написано: люди нужны. А ты подымаешь меня на смех и говоришь, что нет, не нужны. Кто же из нас врет?

Оборванец посмотрел в сердитые глаза отца. Взгляд у него был грустный.

– В листке написано правильно, – сказал он. – Люди нужны.

– Чего же ты смеешься, только людей мутишь?

– Потому что ты не знаешь, какой там нужен народ.

– То есть как так?

Оборванец собрался с духом.

– Слушай, – сказал он. – Сколько им человек надо?

– Восемьсот, и это только в одном месте.

– Оранжевый листок?

– Там и фамилия стоит… такой-то агент по найму?

Отец полез в карман и вытащил оттуда сложенный пополам листок.

– Правильно. Откуда ты знаешь?

– Слушай, – продолжал оборванец. – Это все чепуха. Ему нужно восемьсот рабочих. Он печатает пять тысяч таких листков, а прочитывают их, может, двадцать тысяч человек. Тысячи две-три двинутся с места – из тех, у кого уж голова кругом пошла от горя.

– Да смысл-то какой во всем этом? – крикнул отец.

– А ты сначала повидай человека, который выпускает такие листки. Повидай его или того, кого он там поставил распоряжаться всеми делами. Поживи в палатке у дороги, где по соседству будет еще семей пятьдесят таких же, как твоя. Этот человек заглянет к тебе, посмотрит, осталась ли у вас еда. Если увидит, что пусто, тогда спросит: «Хочешь получить работу?» Ты скажешь: «Конечно, хочу, мистер. Спасибо вам». А он скажет: «Ладно, я тебя возьму». Ты спросишь: «Когда выходить?» Он тебе все объяснит: и куда прийти, и к какому часу – и уйдет. Ему, может, нужно всего двести рабочих, а он поговорит с пятьюстами, а эти еще другим расскажут. Вот ты приходишь туда, а там дожидается тысяча человек. Тогда он объявит: «Плачу двадцать центов в час». Половина, может, уйдет. А те, кто останется, они уж так наголодались, что и за корку хлеба готовы работать. У этого агента контракт на сбор персиков или, скажем, на сбор хлопка. Теперь понимаешь, в чем дело? Чем больше набежит народу да чем они голоднее, тем меньше он будет платить. А когда ему попадаются многосемейные, с малыми ребятами… э-э, да ладно! Я же сказал, что не буду тебя расстраивать.

Лица у слушателей были холодные. Глаза оценивали каждое слово оборванца. Он смутился.

– Сказал, что не буду расстраивать, а сам… Ведь ты все равно поедешь. Назад не вернешься.

На крыльце наступила тишина. Фонарь шипел, вокруг него ореолом носились ночные бабочки. Оборванец торопливо заговорил:

– Я посоветую тебе, что делать, когда вот такой агент будет звать вас на работу. Слушай! Ты его спроси, сколько он платит. Пусть он тебе напишет это на бумаге. Пусть напишет. Я вам всем говорю, вас одурачат, если вы этого не сделаете.