Джон Стейнбек - Гроздья гнева

Отец сказан:

– Подожди! Приедем в Калифорнию, вот тогда увидишь красивую страну.

– Чудак ты, па! Это и есть Калифорния.

Пожилой мужчина и мальчик – оба в комбинезонах и синих пропотевших рубашках – вышли из ивняка и остановились, глядя на них. Старший крикнул:

– Плавать можно?

– Не знаю, – сказал Том. – Мы еще не пробовали. А посидеть приятно.

– Нас к себе пустите?

– Река не наша. Но так и быть, уступим вам кусочек.

Те двое сняли комбинезоны, стащили через голову рубашки и вошли в воду. Пыль покрывала им ноги до колен, ступни у них были бледные и размякшие от пота. Они не спеша опустились в воду, устало потирая ладонями бедра. Это были отец и сын, оба загорелые до красноты. Они фыркали и стонали, полощась в воде.

Отец вежливо спросил:

– На Запад едете?

– Нет. Возвращаемся оттуда. Едем домой. Там не проживешь.

– А домой – это куда? – спросил Том.

– В Техас, недалеко от Пампы.

Отец спросил:

– Значит, дома можно прожить?

– Нет. Но там если и умирать с голоду, так среди своих. А голодать да чувствовать, что тебя все ненавидят, – так мы не хотим.

Отец сказал:

– Я уж от второго человека это слышу. За что же вас ненавидели?

– Кто их знает. – Он зачерпнул ладонями воды и стал мыть голову, кряхтя и пофыркивая. Струи грязной воды побежали у него с волос на шею.

– А все-таки любопытно бы послушать, – сказал отец.

– Мне тоже любопытно, – поддержал его Том. – Почему там, на Западе, все такие ненавистники?

Пожилой мужчина пристально посмотрел на Тома.

– А вы едете на Запад?

– На Запад.

– И в Калифорнии еще никогда не бывали?

– Нет.

– Тогда нечего меня спрашивать. Поезжайте, сами увидите.

– Это верно, – сказал Том, – а все-таки любопытно, на что едешь.

– Ну, если вы непременно хотите знать, так я расскажу. Я и других расспрашивал, и сам об этом думал. Страна хорошая. Только ее давно всю разворовали по частям. Поедете сначала через пустыню, а за ней будет Бейкерсфилд. И вокруг него такая красота, просто глаз не оторвешь – сады, виноградники. Во всем мире нет другой такой страны. Поедете дальше – места ровные, красивые, вода не глубже чем на тридцать футов. И вся эта земля лежит невозделанная, а тебе там ни кусочка не получить, потому что у нее свой хозяин – Земельно-скотоводческая компания. Не захотят они обрабатывать эту землю, так она и останется необработанной. А ты попробуй засей там небольшой участок кукурузой – и угодишь за это в тюрьму.

– Хорошая земля, говоришь? И ничего на ней не сеют?

– Да, да! Хорошая земля, и не сеют! Ну, тебя, конечно, зло возьмет, на нее глядя. Но подожди, ты еще толком ничего не видел. Ты понаблюдай, какими глазами там люди смотрят. Взглянут, а на лице будто написано: «Видеть тебя не могу, сукин сын». Столкнетесь с шерифами, они вас погоняют с места на место. Сделал остановку у дороги – нет, поезжай дальше. Там у каждого на лице написано, как он тебя ненавидит. А догадываетесь – почему? Потому что боятся. Они ведь знают: если у голодного человека нет хлеба, он и на воровство пойдет. Они знают: грех держать землю пустой, ее за это могут отнять. Да что там рассказывать! Вас еще никто не обзывал «Оки»?

Том спросил:

– Оки? А что это значит?

– Раньше значило – «оклахомец». А теперь – просто сукин сын. Что Оки, что бродяга – все равно. Само по себе это слово ничего не значит, вся суть в том, как они его выговаривают. Да разве все расскажешь! Надо самим там побывать. Говорят, таких, как мы, туда понаехало триста тысяч… и живут как свиньи, потому что в Калифорнии на все есть хозяева. Без хозяев ничего не осталось. А они так держатся за свое добро, что убить за него готовы. Трясутся от страха, потому и злые. Это вам самим надо повидать. Самим все услышать. Страна – просто загляденье, а люди неприветливые, злые. Они со страху и друг друга готовы съесть.

Том сидел, глядя на воду, и рыл пятками песок.

– Ну а если подработаешь, скопишь немного денег, можно все-таки купить небольшой участок?

Пожилой мужчина засмеялся и взглянул на мальчика, а у того лицо расплылось чуть ли не в торжествующей улыбке. Тогда старший сказал:

– Вы и не надейтесь на постоянную работу. Будете перебиваться со дня на день. И работать будете с людьми, которые на вас косо смотрят. Пойдете на сбор хлопка, вам покажется, что весы неправильные. Весы бывают разные – и правильные и неправильные. А вам будет думаться, что они везде жульнические. И ничего с этим не поделаешь.

Отец медленно проговорил:

– Значит… значит, не так уж там хорошо?

– Нет, почему, хорошо… глаз радуется. А проку от всей этой красоты мало. Скажем, стоя́т апельсиновые деревья – целая роща, а в ней похаживает человек с ружьем. Если ты тронешь хоть один апельсин, он тебя пристрелит, – такое ему дано право. А на побережье есть один хозяин, у которого этой земли миллион акров. Он газеты, что ли, печатает.

Кэйси быстро повернулся к нему.

– Миллион акров? Что же он делает с миллионом акров?

– Кто его знает. Владеет ими, больше ничего. Держит скот. Повсюду расставлена охрана, никого не пускают. Сам ездит в бронированной машине. Я видел его портреты. Жирный такой, квелый, глаза щелочками, остервенелые, а рот дырой. Боится, как бы не убили. У самого миллион акров, а он смерти боится.

Кэйси опять спросил:

– На кой ему черт миллион акров? Что он с ними будет делать?

Пожилой мужчина протянул перед собой побелевшие, набрякшие в воде руки, прикусил нижнюю губу и нагнул голову набок.

– Кто его знает. Наверно, сумасшедший. Это по всему видно. И на портрете такой. Глаза остервенелые, как у сумасшедшего.

– Говоришь, смерти боится? – спросил Кэйси.

– Так рассказывают.

– Боится, как бы до него бог не добрался?

– Не знаю. Боится, и все тут.

– Что же это за жизнь? – сказал отец. – Невесело, наверно, так жить.

– А вот дед ничего не боялся, – сказал Том. – Для него самое веселье было, когда, того и гляди, ухлопают. Как-то ночью вдвоем с приятелем пошел на индейцев. Чудом живы остались, зато повеселились вволю.

Кэйси сказал:

– Так, наверно, всегда. Если человек живет весело, радуется своей жизни, плевать ему на все остальное. А вот такие – остервенелые, одинокие – доживут до старости, разуверятся во всем и боятся смерти.

Отец спросил:

– Как это можно во всем разувериться, если у тебя земли миллион акров?

Проповедник улыбнулся, но улыбка у него была неуверенная. Он ударил ладонью по воде, отгоняя водяного жука.

– Если миллион акров нужен ему, чтобы почувствовать свое богатство, значит, душа у него нищая, а с такой душой никакие миллионы не помогут. Потому, может, он во всем и разуверился – чувствует, что нет у него богатства… того богатства, какое было у миссис Уилсон, когда дед умирал в ее палатке. Вы не думайте, я не проповедь вам читаю, но если человек только и делает, что тащит себе всякое добро в нору, точно суслик, так в конце концов он во всем разуверится. – Кэйси усмехнулся. – А все-таки получилось вроде проповеди.