Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Из Оклахомы, около Саллисо.

– Здесь вам оставаться нельзя.

– Мы хотим вечером ехать дальше, мистер, через пустыню.

– И хорошо сделаете. Если завтра к этому времени не уберетесь, отправлю в тюрьму. Мы таким не позволяем здесь задерживаться.

Лицо матери потемнело от гнева. Она медленно поднялась с земли, подошла к ящику с посудой и вытащила оттуда чугунную сковороду.

– Мистер, – сказала она, – у вас форменная фуражка и револьвер. Такие в наших местах кричать не смеют. – Она надвигалась на него, держа в руке сковороду. Он расстегнул кобуру. – Стреляй, – сказала мать. – Женщину запугиваешь? Слава богу, мужчин моих нет. Они бы тебя на клочки разорвали. В наших местах такие, как ты, язык за зубами держат.

Человек отступил на два шага назад.

– Ваши места остались позади. Вы теперь в Калифорнии, а мы всяким Оки не позволим тут задерживаться.

Мать остановилась. Она растерянно посмотрела на него.

– Оки? – тихо переспросила она. – Оки?..

– Да, Оки! И если я завтра вас увижу – сидеть вам в тюрьме. – Он круто повернулся, подошел к соседней палатке и хлопнул по брезенту рукой. – Здесь есть кто-нибудь?

Мать медленно отступила под навес. Она положила сковороду в ящик. Потом медленно опустилась на землю. Роза Сарона украдкой следила за ней, и, увидев, что лицо у матери судорожно подергивается, она закрыла глаза и притворилась спящей.

Солнце уже клонилось к западу, но жара не спадала. Том проснулся под ивой и почувствовал, что во рту у него пересохло, тело все в поту, голова тяжелая. Он медленно встал и пошел к берегу. Там он сбросил с себя брюки и рубашку и влез в реку. Как только вода сомкнулась вокруг него, жажда исчезла. Он лег на мелком месте. Течение чуть покачивало его. Он уперся локтями в песчаное дно, глядя на пальцы ног, торчавшие из воды.

Бледный худенький мальчик выполз, точно зверек, из камышей и быстро разделся. Он юркнул в реку, как водяная крыса, и поплыл, как водяная крыса, оставив на поверхности только нос да глаза. И вдруг увидел голову Тома, увидел, что Том смотрит на него. Он бросил свою игру и сел на дно.

Том сказал:

– Хэлло!

– Хэлло!

– Водяную крысу изображаешь?

– Да. – Мальчик подбирался все ближе и ближе к берегу, как будто так, между прочим, и вдруг вскочил, сгреб в охапку свою одежду и удрал в кусты.

Том негромко засмеялся и тут же услышал крики:

– Том! Том!

Он сел на дно и свистнул сквозь зубы, пронзительно и с лихим присвистом в конце. Кусты дрогнули, и из них выскочила Руфь.

– Тебя мама зовет, – сказала она. – Иди скорее.

– Сейчас. – Он встал и пошел по воде к берегу, а Руфь с удивлением и любопытством уставилась на его голое тело.

Заметив на себе ее взгляд, Том сказал:

– Ну, беги. Брысь отсюда!

И Руфь убежала. Том слышал, как она взволнованным голосом окликает на берегу Уинфилда. Он натянул горячую одежду на свое остывшее мокрое тело и медленно пошел через кустарник к палатке.

Мать разожгла костер из сухих ивовых веток и кипятила на нем воду в котелке. Она увидела Тома и сразу почувствовала облегчение.

– Ну, ма, что тут у вас? – спросил он.

– Я за тебя боялась, – ответила она. – Приходил полисмен. Говорит, нам нельзя здесь оставаться. Я боялась, как бы он с тобой не встретился. Боялась, как бы ты его не избил.

Том сказал:

– Чего ради мне полисменов бить?

Мать улыбнулась:

– Да он тут такого наговорил… я сама его чуть не побила.

Том размашисто и грубовато ухватил ее за плечо, тряхнул и рассмеялся. И сел на землю, все еще посмеиваясь.

– Я тебя такой не знал, ма, ты раньше была добрая. Что это с тобой стало?

Она серьезно взглянула на него.

– Не знаю. Том.

– Сначала замахивалась на нас домкратом, теперь полисмена чуть не избила. – Он тихо рассмеялся, протянул руку и ласково похлопал мать по голой ступне. – Сущая ведьма, – сказал он.

– Том…

– Ну?

Она долго не решалась начать.

– Том, этот полисмен… он обозвал нас… Оки. Говорит: «Мы не позволим тут всяким Оки задерживаться».

Том смотрел на мать, а его рука все еще ласково поглаживала ее босую ступню.

– Нам тоже про это рассказывали. Мы уж об этом слышали. – Он помолчал. – Ма, как, по-твоему, я отпетый? Где мое место – в тюрьме?

– Нет, – ответила она. – Тебя довели до убийства, но… Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Да так просто. Я бы этого полисмена вздул как следует.

Мать улыбнулась:

– Кто из нас отпетый, не знаю. Ведь я его чуть сковородой не огрела.

– А что он говорил? Почему нам нельзя здесь оставаться?

– Сказал, не позволим тут всяким Оки задерживаться. Если, говорит, завтра вас здесь увижу, упрячу в тюрьму.

– Мы не привыкли под их дудку плясать.

– Я ему так и сказала. А он говорит, вы не у себя дома. Вы в Калифорнии. А тут они, видно, что хотят, то и делают.

Том нехотя проговорил:

– Ма, вот еще что… Ной ушел вниз по реке. Он с нами больше не поедет.

Мать не сразу поняла его.

– Почему? – тихо спросила она.

– Да кто его знает. Говорит, так лучше. Решил остаться у этой реки. Просил тебе сказать.

– А как он кормиться будет? – спросила она.

– Не знаю. Сказал, будет рыбу ловить.

Мать долго молчала.

– Распадается наша семья, – наконец проговорила она. – Не знаю… не придумаю, что делать. Сил моих больше нет.

Том неуверенно сказал:

– Он ведь у нас чудной… Да ничего ему не сделается.

Мать бросила растерянный взгляд в сторону реки.

– Не придумаю, что делать.

Том посмотрел на ряды палаток и около одной из них увидел Руфь и Уинфилда, благовоспитанно разговаривающих с кем-то. Руфь стояла, теребя пальцами платье, а Уинфилд ковырял босой ногой землю. Том крикнул:

– Эй, Руфь! – Она подняла голову, увидела его и побежала к своей палатке, Уинфилд – следом за ней. Том сказал: – Сбегай позови наших. Они спят в ивняке. Пусть идут сюда. А ты, Уинфилд, сходи к Уилсонам, скажи, что скоро поедем. – Дети мигом разбежались в разные стороны.

Том спросил:

– А как бабка?

– Сегодня спала. По-моему, ей легче. Она и сейчас спит.

– Что ж, хорошо. А сколько у нас осталось свинины?

– Немного. Только в маленьком бочонке.

– Тогда в другой надо налить воды. Воду с собой повезем.

Они услышали в ивняке пронзительные крики Руфи, сзывающей мужчин.

Мать подложила хвороста в костер, и огонь поднялся к самому котелку. Она сказала:

– Дай нам бог отдохнуть поскорее. Дай нам, господь, скорее подыскать себе хорошее местечко.

Солнце коснулось неровной линии холмов на западе. Вода в котелке яростно бурлила. Мать прошла под брезентовый навес и появилась оттуда с полным передником картошки. Она всыпала ее в кипяток.

– Дай бог поскорее белье постирать. Мы еще никогда такими грязными не ходили. Картошку и то немытую варю. А почему – сама не знаю. Точно нутро из нас вынули.