Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Ничего́, – сказала она. – Я просто не хотела задерживаться, боялась, как бы не застрять в пустыне.

– А что с бабкой?

– Ничего… ничего. Поезжай дальше. Надо поскорее одолеть пустыню.

Том покачал головой и отошел.

– Эл, – сказал он, – сейчас заправимся, а дальше ты поведешь.

Он подъехал к заправочной станции, работающей круглые сутки, наполнил бак и радиатор и подлил масла в картер. Эл передвинулся к рулю. Том сел с краю, отец – посредине. Они снова въехали в темноту, и вскоре невысокие холмы, окружавшие Барстоу, остались позади.

Том сказал:

– Не знаю, что это с матерью. Какая ее муха укусила? Разве долго посмотреть вещи? Сказала, что бабка совсем плоха, а сейчас говорит – ничего. Не пойму. Что-то с ней неладное. Может, помешалась в дороге?

Отец сказал:

– Она сейчас как в молодости – такая же отчаянная. Молодая была – ничего не боялась. Уж, кажется, пора бы ей присмиреть, ведь столько детей нарожала, работа какая тяжелая. Да где там! Помните, как она домкратом размахивала? Попробуй, отними – да я бы ни за что не согласился.

– Не пойму, что с ней такое, – сказал Том. – Может, просто устала?

Эл сказал:

– Вот уж не буду жалеть, когда наше путешествие кончится! Покоя мне не дает эта проклятая машина.

Том сказал:

– Ты молодец – хорошую выбрал. Без сучка, без задоринки едем.

Всю ночь «гудзон» вгрызался в душную темноту, и зайцы сбегались на свет его фар и удирали прочь, меряя землю длинными, размашистыми прыжками. И когда впереди блеснули огоньки Мохаве, позади уже начинало светать. В рассветных сумерках на западе показались горы. В Мохаве взяли воды и масла и поехали дальше, к горам, и теперь рассвет окружал их со всех сторон.

Том крикнул:

– Проехали пустыню! Па, Эл, да посмотрите! Ведь проехали!

– Я так устал, что мне все равно, – сказал Эл.

– Дай я поведу.

– Нет, подожди.

Техачапи проехали при свете. Позади вставало солнце. И вдруг внизу глазам их открылась широкая долина. Эл резко затормозил посреди дороги и крикнул:

– Ой! Смотрите! – Виноградники, фруктовые сады, широкая ровная долина – зеленая, прекрасная. Деревья, посаженные рядами, фермерские домики.

И отец сказал:

– Мать честная!

Городки вдали, поселки среди фруктовых садов и утреннее солнце, заливающее золотом долину. Позади дали сигнал. Эл свернул к краю шоссе и остановился там.

– Надо посмотреть как следует.

Золотые поутру поля, ивы, ряды эвкалиптов.

Отец вздохнул.

– Вот не думал, что такое бывает на свете.

Персиковые деревья, ореховые рощи и пятна темной зелени апельсинов. И красные крыши среди деревьев, и сараи – большие сараи. Эл вылез из машины и сделал несколько шагов, разминая ноги.

Он крикнул:

– Ма, посмотри! Приехали!

Руфь и Уинфилд сползли с грузовика на землю и замерли на месте, благоговейно и робко глядя на широкую долину. Даль застилало легкой дымкой, и казалось, что земля в этой дали, уходя к горизонту, становится все мягче и мягче. Ветряная мельница поблескивала крыльями, точно маленький гелиограф. Руфь и Уинфилд смотрели не отрываясь, и Руфь прошептала:

– Вот она – Калифорния.

Уинфилд повторил это слово по складам, беззвучно шевеля губами.

– Тут фрукты, – сказал он вслух.

Кэйси и дядя Джон, Конни и Роза Сарона спустились вниз. И они тоже стояли молча. Роза Сарона подняла руку пригладить волосы, увидела долину, и рука ее медленно опустилась.

Том сказал:

– А где ма? Я хочу, чтобы ма посмотрела. Ма, смотри! Иди сюда.

Мать медленно, с трудом перелезла через задний борт. Том взглянул на нее:

– Господи! Ты заболела, что ли?

Лицо у матери было одутловатое, серое, глаза глубоко запали, веки покраснели от бессонницы. Ее ноги коснулись земли, и она ухватилась за борт грузовика, чтобы не упасть.

Она проговорила хрипло:

– Значит, пустыню проехали?

Том показал на широкую долину:

– Смотри!

Она взглянула в ту сторону, и рот у нее чуть приоткрылся. Пальцы потянулись к горлу, захватили складочку мягкой кожи и чуть стиснули ее.

– Слава богу! – сказала она. – Приехала наша семья. – Колени у нее подогнулись, и она села на подножку.

– Заболела, ма?

– Нет, устала.

– Ты не спала ночь?

– Нет.

– Бабке было плохо?

Мать посмотрела на свои руки, лежащие у нее на коленях, как усталые любовники.

– Я хотела подождать, не говорить сразу. Чтобы не портить вам…

Отец сказал:

– Значит, бабка совсем плоха.

Мать подняла глаза и долгим взглядом обвела долину.

– Бабка умерла.

Они молча смотрели на нее, и наконец отец спросил:

– Когда?

– Еще до того, как нас остановили.

– Потому ты и не позволила осмотреть вещи?

– Я боялась, что мы застрянем в пустыне, – ответила мать. – Я сказала бабке, что поделать ничего нельзя. Семье надо проехать пустыню. Я сказала, я все ей сказала, когда она была уже при смерти. Нам нельзя было останавливаться посреди пустыни. У нас маленькие дети… Роза беременная. Я ей все сказала. – Она подняла руки с колен, на секунду закрыла лицо, потом тихо проговорила: – Ее надо похоронить там, где зелено, красиво. Чтобы кругом были деревья. Пусть хоть ляжет в землю в Калифорнии.

Все испуганно смотрели на мать, поражаясь ее силе.

Том сказал:

– Господи боже! И ты всю ночь лежала с ней рядом?

– Нам надо было переехать пустыню, – жалобно проговорила она.

Том шагнул к матери и хотел положить ей руку на плечо.

– Не трогай меня, – сказала она. – Я совладаю с собой, только не трогай. А то не выдержу.

Отец сказал:

– Надо ехать. Надо туда, вниз ехать.

Мать взглянула на него.

– Можно… можно я сяду в кабину? Я больше не могу там… я устала. Сил у меня нет.

Они снова взобрались на грузовик, отводя глаза от неподвижной длинной фигуры, закрытой, укутанной со всех сторон – укутанной даже с головой – одеялом. Они сели по местам, стараясь не смотреть на нее, не смотреть на приподнявшееся бугорком одеяло – это нос, на острый угол – это подбородок. Они старались не смотреть туда – и не могли. Руфь и Уинфилд, забравшиеся в передний угол, как можно дальше от мертвой, не сводили с нее глаз.

И Руфь сказала шепотом:

– Это бабка. Она теперь мертвая.

Уинфилд медленно кивнул.

– Она больше не дышит. Она совсем, совсем мертвая.

А Роза Сарона шепнула Конни:

– Она умирала… как раз когда мы…

– Кто же знал? – успокаивающе сказал Конни.

Эл залез наверх, уступив матери место в кабине. И Эл решил немного похорохориться, потому что ему было грустно. Он бухнулся рядом с Кэйси и дядей Джоном.

– Ну что ж, она уж старая была. Пора и на тот свет, – сказал Эл. – Помирать всем придется. – Кэйси и дядя Джон посмотрели на Эла пустыми глазами, точно это был куст, обретший вдруг дар слова. – Ведь правда? – не сдавался Эл. Но те двое отвели от него глаза, и он насупился и замолчал.