Джон Стейнбек - Гроздья гнева

Том сказал:

– Вот дерьмо-то.

Молодой человек резко рассмеялся:

– Дерьмо! Ты здесь поживи немного, – если учуешь, где пахнет розами, позови меня, я тоже понюхаю.

– Но здесь должна быть работа, – гнул свое Том. – Сколько здесь всего – фруктовые сады, виноградники, огороды! Здесь люди нужны. Я же видел, сколько здесь всего растет.

В палатке рядом с машиной заплакал ребенок. Молодой человек прошел туда, и за брезентовой стенкой послышался его тихий голос. Том взял коловорот и стал притирать клапан, водя рукой по пол-оборота в обе стороны. Ребенок утих. Молодой человек вышел из палатки и остановился, глядя на Тома.

– Ничего, справляешься, – сказал он. – Хорошо, когда руки умелые. Это тебе пригодится.

– Ну, а как же все-таки? – снова начал Том. – Я ведь видел, сколько здесь всякого добра растет.

Молодой человек присел на корточки.

– Слушай, – сказал он. – Я работал в одном саду. Громадный – конца-краю не видно. Собирали персики. Круглый год его обслуживают девять человек. – Он выразительно помолчал. – А когда персики поспевают, туда требуется на две недели три тысячи человек. Не найдут столько – все погниет. Так что они делают? Рассылают эти листки во все концы. Требуется три, а приходит шесть тысяч. Воля хозяйская – сколько им вздумается, столько и платят. А не хочешь работать за такую плату, пожалуйста – на твое место зарится тысяча человек. Ну, ты рвешь, рвешь эти персики, и наконец – все, больше не осталось. А ничего другого в тех местах нет. Одни персики, и поспевают все в одно время. Если уж снято, так все до последнего. Больше в этих местах делать нечего. И хозяева теперь не хотят, чтобы ты там торчал. А таких, как ты, три тысячи. Работа кончена. Кто тебя знает – может, ты вор, или пьяница, или скандалист. А кроме того, и вид у тебя не бог весть какой – живешь в старой палатке; местность красивая, а ты смердишь тут. Нечего тебе здесь делать. Ну и гонят в три шеи – поезжай дальше. Вот так-то.

Том посмотрел на свою палатку и увидел, что мать, двигаясь тяжело и медленно от усталости, разжигает небольшой костер из всякого хлама и ставит на огонь котелок. Дети подступили еще ближе, и спокойные, широко открытые детские глаза следили за руками матери. Дряхлый, сгорбленный старик выполз из палатки, точно барсук, и заковылял к ним, втягивая на ходу воздух ноздрями. Он заложил руки за спину и стал рядом с детьми, наблюдая за матерью. Руфь и Уинфилд стояли к ней вплотную и воинственно поглядывали на чужаков.

Том сказал злобно:

– Эти персики надо снимать сразу? Как только поспеют?

– Конечно.

– А что, если всем сговориться и заявить: «Пусть гниют». Небось живо плату повысят!

Молодой человек поднял голову и взглянул на Тома – взглянул насмешливо.

– Нечего сказать, придумал. Своим умом до этого дошел?

– Я устал, – ответил Том. – Всю ночь сидел за рулем. Я сейчас из-за любого пустяка могу сцепиться. Устал как собака. Ты уж меня не задирай. Ответь, когда спрашивают.

Молодой человек усмехнулся.

– Да нет, это я просто так. Ты здесь недавно. А те, кто тут поработал, они уже понимают, что к чему. И те, у кого сады, те тоже понимают. Вот слушай: если сговариваться и действовать заодно, нужен вожак – без вожака не обойдешься: ведь говорить кому-то надо. А стоит только ему открыть рот, его сейчас же схватят и посадят в тюрьму. Появится другой, и его туда же.

Том сказал:

– Что ж, в тюрьме, по крайней мере, кормят.

– Тебя кормят, а твоих детей – нет. Хорошо получится? Ты сидишь в тюрьме, а твои дети умирают с голоду.

– Н-да, – протянул Том. – Н-да.

– Это еще не все. Про черные списки слыхал?

– Это еще что такое?

– А вот попробуй только заикнись насчет того, чтоб действовать заодно, тогда живо узнаешь. С тебя сделают снимок и разошлют его во все концы. Тогда уж работы нигде не достанешь. А если у тебя ребята…

Том снял кепку и скрутил ее жгутом.

– Значит, что подвернулось, то и бери или подыхай с голоду; а если посмеешь пикнуть – тоже подыхай с голоду! Так?

Молодой человек широко повел рукой, показывая на рваные палатки и дряхлые машины.

Том снова посмотрел на мать, чистившую теперь картошку. Дети подступили к ней еще ближе. Он сказал:

– Нет, я так не согласен. Мы, черт возьми, не овцы. Я вот возьму да сверну кому-нибудь шею.

– Полисмену?

– Да кому придется.

– Рехнулся, голубчик, – сказал молодой человек. – С тобой живо разделаются. Ты человек безвестный, собственности у тебя никакой нет. Найдут где-нибудь в канаве, когда у тебя уж кровь на лице запечется. А в газете будет всего одна строчка – знаешь, какая? «Обнаружен труп бродяги». Вот и все. В газетах таких заметок сколько угодно, сам увидишь. «Обнаружен труп бродяги».

Том сказал:

– Около этого бродяги еще один труп обнаружат.

– Рехнулся, голубчик, – повторил молодой человек. – Что ты этим докажешь?

– Ну, а ты как поступаешь? – Том посмотрел на измазанное тавотом лицо молодого человека, посмотрел ему в глаза, вдруг словно подернувшиеся пленкой.

– Никак. Вы издалека?

– Мы? Из Саллисо, Оклахома.

– Недавно приехали?

– Только сегодня.

– И долго думаете здесь оставаться?

– Не знаю. Где найдем работу, там и останемся. А что?

– Ничего. – И глаза его снова подернуло пленкой.

– Пойду посплю, – сказал Том. – Завтра с утра выедем искать работу.

– Что ж, попробуйте.

Том повернулся и пошел к своей палатке.

Молодой человек взял банку наждачной смеси для притирки и запустил туда пальцы.

– Эй! – крикнул он.

Том оглянулся.

– Ну?

– Слушай, что я скажу. – Он поманил его пальцем, на котором сидела нашлепка мази. – Слушай… Ты не нарывайся. Помнишь того – очумелого?

– Из этой лачуги?

– Да. Дурной такой, будто ничего не понимает.

– Ну и что?

– Когда сюда пожалуют полисмены, – а они то и дело к нам наведываются, – ты тоже таким прикинься. Ничего ты не знаешь, ничего не понимаешь. Полисмены только к таким и благоволят. А затевать с ними драку и не думай. Это все равно что руки на себя наложить. Прикидывайся, будто совсем очумел от страха.

– Значит, пусть полисмен что хочет делает, а ты молчи?

– Да нет, слушай. Я к тебе загляну вечерком. Может, не следует мне этого делать. Тут куда ни плюнь – везде шпики. Я иду на риск, а у меня ребенок. Но все равно, я к тебе загляну. А если увидишь полисмена, прикинься дурачком. Этаким Оки, понял?

– Что ж, это можно, если дело делать, – сказал Том.

– А ты не беспокойся. Мы без дела не сидим, только на рожон не лезем. Ребенку много ли надо? Поголодает дня два-три, и конец. – Молодой человек снова принялся за работу. Он смазал гнездо клапана, и его рука, державшая инструмент, заходила взад и вперед. Лицо его потеряло всякую выразительность, взгляд стал тупой, бессмысленный.