Мартин Кукучин - Дом под горой

— Словами не скажешь, душа моя, как я тебя люблю и буду любить…

И он осыпает поцелуями губы ее, пылающее лицо.

— Ах, шьор Нико, ради бога! — вскричала Катица, несколько опомнившись. — Все-таки это не так легко! Наши родители… Никогда нам не быть вместе, никогда!

— Не бойся, — утешает он ее поцелуями.

Тогда, в необузданной радости, кинулась она ему на грудь. Вся душа ее купается в торжестве. Победила! Вырвалась из обыденности, взлетела над нуждой, над пороком, скукой… Достигла, чего требовала душа, о чем снились сны…

— Я верю вам, верю… Как отцу верю, больше, чем отцу!

— И не раскаешься, любимая, — клянусь!

Солнце уже низко спустилось к горам. Приморская Планина горела в закатном зареве, словно охваченная пожаром, когда Нико с Катицей подошли к городу. С моря тянул мистраль, где-то в стороне раздавалась песня пастушки.

Тут они расстались. Катица спустилась в долину под Грабовик, Нико двинулся в город.

Едва переступив порог дома, Катица тотчас вышла снова: не находит себе места. Вышла, загляделась на мир, на который опускались первые тени сумерек. От колодца тянется череда женщин с кувшинами и ведрами, где-то в полях поют хором народную песню, ее протяжные звуки разливаются широко…

После ужина Катица забралась на склон над домом, поросший падубом. Смотрит в ту сторону, где смутно болеет в темноте его большой дом, возвышающийся над кучей прочих домов и хат, словно некий владыка. Из его распахнутых окон глядится в ночь таинственный мрак. Терраса дома высится над городом, подобно гордому бастиону. «Он там, мой Нико!» И чудится Катице, будто видит она мерцающий огонек на террасе. О чем он сейчас думает? Думает ли обо мне? И невольный тяжелый вздох рвется из ее груди, летит туда, где мерцает огонек, где, может быть, сидит он; может, тоже задумался, опустил голову в ладони… Там буду сидеть и я, да, я, первая, выше всех…

— Где же ты пропадала? — спросил Катицу отец, когда она вернулась во двор. — Что поделывала?

И опять слышит она в его голосе отеческую нежность и любовь.

— Ах, батя, как же тут у вас красиво, мило! — отвечает она с таким теплом, что дрогнуло сердце у Мате. — Как хорошо было бы остаться тут, с вами…

Она оперлась на отцово плечо. Жаркая нежность к нему, какой никогда еще не испытывала Катица, рвется из сердца. «Погоди, старый, — думает девушка, переполненная этим новым чувством, — еще будешь гордиться дочерью, подожди только! Будешь показывать на дом Дубчичей — там, мол, хозяйкой моя доченька…» И, в восхищении от этой мысли, она теснее прижимается к его плечу, приникнув горячей своей щекой к его щеке.

— Что ж, дело нетрудное: хочешь — скажи только, и останешься дома. Ты никому не мешаешь, никто тебя не гонит. А как славно мы зажили бы! — зажигается Мате, как всегда, когда подворачивается случай поговорить о семейном счастье, — Нужда нас, слава богу, не давит. Лучше дома в скромности, чем в роскоши, да у чужих… Ой, есть своя красота и радость в нашей жизни, пускай трудной и хлопотной. Мы, тежаки, первое сословие в мире: ни от кого не зависим, только от бога, который дарит солнце и влагу нашей земле, взращивает ее плоды. Оставайся с нами, увидишь — мир воцарится в твоей душе, выветрятся суетные мысли, пустые мечтания…

«Ну вот! — внутренне поморщилась Катица. — Опять он о том же, все в одну точку бьет… Кабы знал он, кабы ведал!» И сладко воображать Катице, что она перехитрила отца, разогнала все его опасения, отвела упреки. Слова его звучат наивно, как детский лепет. Как высоко взлетела Катица! Отцова мудрость, все его поучения — где-то там, глубоко внизу… А он-то думает, что добрался до сути всего на свете! Господи, какие узкие взгляды, мелкие умствования… Все у него втиснуто в рамки, созданные человеческими предрассудками… Мудрость, которая не видит дальше своего носа и боится малейших препятствий!

Со снисходительной усмешкой посмотрела Катица на отца и еще теснее прижалась лицом к его чисто выбритой щеке.

На следующий день обе сестры отправились в Коницу, к пароходу. Провожал их брат Иван. Прощанье с домашними вышло чувствительным. Даже Барица пожалела, что они уезжают: они внесли в дом мир и веселье. «Опять теперь забьемся по углам», — безрадостно думала она, провожая взглядом уходящих.

Матия идет весело: знает, что ждет ее в городе. Катица только следует долгу: надо же прилично оставить службу, и уж тогда она вернется. Отец-то рад хоть сейчас оставить ее дома. Но нет, надо ехать, надо проверить — правда ли все то, что было вчера, сдержит ли Дубчич слово… Честно ли говорил или так, играл только. Отъезд Катицы и будет лучшей проверкой. Он должен бы не пускать ее, удерживать…

Проходя по городу, Катица все ждала — вот появится из-за угла его стройная фигура, вот подойдет он к ней, схватит ее мула за поводья, снимет ее с седла… Или хотя бы так: подойдет, руку подаст, посмотрит в глаза взглядом, понятным ей одной…

Тихонько заплакала Катица, когда родной городок остался за спиной. Нико не появился! Она все оглядывалась. Большой белый дом господствует над прочими, восходящее солнце горит в окнах, еще закрытых. Значит, спят еще; и он спит, хотя должен бы знать, что в этот час она покидает родной город. Какое разочарование — оно еще горше после вчерашнего торжества! Видно, зря надеялась, зря поверила его сладким словам…

В Конице сразу спустились к набережной, взяли билеты. Катица задумчиво глядит на бескрайнее море, роняя тяжкие вздохи. Скорей бы уж пароход пришел, скорей бы уехать отсюда, где пережила такое разочарование, — и никогда, никогда не возвращаться! А, вон из-за мыса показались мачты — и пароход, описав красивую дугу, подходит к причалу. Катица уже шла по молу, когда сзади нее послышались чьи-то торопливые шаги.

Нико! В нарядном костюме, но запыленный, вспотевший!

Счастьем вспыхнули глаза Катицы, с лица сошли тучи.

— Вы? — изумленно спросила она.

— А что тут особенного? — пожал плечами Дубчич, глубоко заглядывая ей в глаза — взгляд этот понятен ей одной; Иван и Матия стоят в сторонке равнодушно, не замечая, не подозревая того, что творится с Катицей. — Я тоже еду в город. Вернусь послезавтра. Чуть было не проспал пароход — мой Руменко не скоро забудет сегодняшнюю скачку!

Катица увидела — один из работников Дубчича водит по набережной коня; Руменко все еще отфыркивается, тяжело носит потными боками.

И снова открывается Катице роскошный, невиданный мир, в котором она начала уже было сомневаться. Водитель по этому миру — его любовь: Катица так ясно читает ее в черных глазах Дубчича.

С гордо поднятой головой прогуливается Катица рядом с Нико по набережной. Но вот пароход дал гудок. Дубчич уже стоит на палубе рядом с обеими сестрами, не замечая ничего вокруг, даже знакомых. И вместе с сестрами он замахал Ивану, когда пароход отвалил.