Мартин Кукучин - Дом под горой

— Да как же я могла не прийти? — спокойно, без трепета, отозвалась она. — Домой-то надо, а другой дороги нету!

И она посмотрела на Нико с насмешкой.

Тень пролетела по его лицу. Он задумчиво кивнул:

— Знаю, не ради меня ты пришла. Я ведь ничего о себе и не воображаю, не думай. Могла бы и не напоминать мне об этом так подчеркнуто. Я и так знаю.

«И все-таки ждешь!» — усмехнулась про себя Катица, а вслух спросила — все с той же насмешливой улыбкой:

— Знаете? От кого же это?

— От тебя самой, — с оттенком упрека сказал Нико. — Вижу, тебя уже научили так обходиться с людьми, чтоб они ничего не воображали. Вот и вчера вечером — скрылась, никто и не заметил, когда…

— Не заметил тот, кому дела нет, — пожала плечами Катица. — А я ушла, как все люди: всякий мог видеть, кто хотел.

— А я-то собирался проводить вас до дому…

— Это было бы, пожалуй, чересчур, — с горечью перебила его Катица. — Такой чести могла бы ждать такая, что ровня вам. А мы — простые, низкие… И потом, с нами был отец.

— Не веришь, Катица! Думаешь, я так, играю только…

У Нико дрогнул голос.

— Я этого не говорила — вы сами сказали.

— Но ты не видишь, не чувствуешь… Постой, не беги! — вскричал он, когда Катица двинулась было вперед. — Я должен сказать тебе одну вещь, и сказать сегодня, сейчас, на этом месте… Придется тебе выслушать. А если убежишь, — с угрозой добавил он, — то я прямо пойду в твой дом и при отце-матери выскажу, что на сердце лежит! Не встреть я тебя сегодня — так бы и поступил. Это я решил твердо.

Жар бросился Катице в лицо, в глазах запрыгали искры. Всякая уверенность оставила ее.

— Но мне больше по душе обручиться с тобой здесь, под этим синим небом, где мы одни, где никто нас не видит, не слышит — только бог. Я люблю тебя!

Катица засмеялась — но искусственным смехом, он скоро застрял у нее где-то в горле и завершился стоном.

— Ты смеешься? — вскричал Нико с горестным укором.

А у Катицы уже слезы выступили. И сквозь слезы видит она высокую, сильную фигуру Нико, его расстроенное лицо, как бы облитые сказочным сиянием. Все отпустило в ее душе, обмякло, и она заплакала горько, закрыв руками лицо.

Тогда теплая ладонь легла ей на плечо, и Катица услышала взволнованный шепот:

— Что же ты плачешь, любимая?

Она печально качнула головой, высвободилась из-под теплой руки и отступила на шаг.

— Что с тобой, Катица? — недоумевает Нико.

Вытерев слезы, она долго смотрела на него глубоким, загадочным взглядом и наконец промолвила:

— Скольким вы уже говорили так? Вам забава играть с нами, тежачками…

— Нет, Катица, это не игра! Это любовь, настоящая, искренняя. Ну посмотри сама: разве я играю? Не слышишь, как сильно бьется мое сердце?

— Может быть… Нет, я больше не сомневаюсь. Верю… Но — надолго ли? Сами знаете, я вам не ровня. А игрушкой быть, как другие тежачки, не хочу. Я Претурша — я выше этого. — Она гордо тряхнула головой, и огонек благородного негодования блеснул в ее глазах.

— Господи, о чем ты! — возмущенно вскричал Нико. — Чтоб я замыслил нечто подобное! Да, мы, случалось, играли, порой недостойно — признаю. Но сейчас совсем другое! Я люблю тебя всем сердцем; и не хочу того, на что ты намекаешь! Нет, мне и во сне об этом не снилось! Я хочу идти прямым путем, честно, на глазах у всего мира, без боязни, без оглядок. Позволишь — я готов предстать перед твоим отцом; хочешь — прямо сейчас, открыто, при всех! Слово тебе даю — а на него ты можешь положиться.

Смотрит на него Катица, смотрит, раздумывает, колеблется. Нет, не сомневается она в искренности его чувств; по лицу видно — решение его твердо. Но где порука постоянству? Дойдет ли он до конца, не свернет ли на полдороге? Не отвергнет ли ее, не толкнет ли на погибель?

Но, с другой стороны, он дает ей все возможные гарантии. С чего бы ему потом отрекаться от собственного слова? Не правильнее ли думать, что он чем дальше, тем больше привяжется к ней? Ведь до сих пор он ни одной девушке не предлагал того, что предлагает ей сейчас, — своей руки. Забавлялся с другими, потому что они соглашались забавляться. А она — она от этого отказалась, ей он слово дал… Зачем же колебаться? Вот он, случай-то — да еще какой! — осуществить мечту, достигнуть всего, чего желала. Когда еще представится другой, более блестящий? Коли хочешь подняться, без риска не обойтись; надо решаться на то, на что другая не решилась бы, — только так достигнешь, к чему стремится душа…

Так Катица доводами рассудка прогнала сомнения, недоверие — и отдалась новому, нежданному счастью.

— Но ваша мама! — воскликнула она, и тон ее выдавал, что сопротивление уже сломлено.

— Моя мама согласится, — убежденно возразил Нико. — Еще обрадуется, что я наконец женюсь. Она-то, возможно, выбрала бы другую, это я допускаю. — Несмотря на состояние счастливой восхищенности, Нико не может не видеть здесь некоего темного пятна. — Может, ей и трудно будет, но я уверен — она согласится. А когда узнает тебя лучше, ближе, вот как я — полюбит тебя! Ручаюсь за это, она ведь добрая… И тогда согласится с радостью. Но есть одно-единственное препятствие…

Катица посмотрела на него вопросительно.

— То, что ты — служанка. Первое условие — ты должна оставить службу. Я люблю тебя горячо — и все же, скажу честно, мне тоже было бы нелегко добиваться руки служанки. А вернешься домой — потечет твоя жизнь, как чистая река, на глазах у людей, на глазах у моей матери. И когда она увидит твою безупречность и чистоту — согласится всем сердцем. Вот это и есть мое условие — первое и последнее.

Откровенность Нико, то, как дельно он все обдумал и взвесил, поразили Катицу. Да, нет в нем ни фальши, ни задних мыслей — все так просто и ясно. И препятствий-то настоящих нет! Загадка решена, легко, играючи. Грешно еще чего-то опасаться, оскорбительно — не верить ему. Нет, не имеет она права так унижать его: он ведет себя с ней честно, безукоризненно.

— Дай же ты мне уверенность, — шепчет Нико, вплотную подойдя к девушке, — дай уверенность, что любишь и будешь любить — остальное моя забота. Я докажу тебе, что введу тебя в дом Дубчичей… В конце-то концов, что тут такого? Мой отец в детстве тоже ходил в тежацких постолах — стало быть, я просто возвращаюсь к корням, от которых сам пошел…

Удивительно ли, что Катица с восторгом впитывает его слова, дышащие уверенностью и искренностью? Новый мир раскрывается перед ней, мир чудесных садов, мир, о котором она столько грезила, где все так светло, прекрасно, где нет ни теней, ни подводных камней. Душа ее пьет слова Нико, как сухая земля — росу небесную. И когда Катица снова ощутила на плече теплую руку, когда ожгло ее горячее дыхание — она уже не отстранилась. Склонила голову ему на грудь, засматривая, однако, в лицо — нет ли на нем отблеска торжества? Но нет — одно только светится на этом лице, одно лишь сияние любви, — и вот сияние это входит и к ней в сердце…