Мартин Кукучин - Дом под горой

Однако, при всей симпатии к просвещенному дворянству, Кукучин чувствует, что активная роль в жизни нации переходит в руки иных слоев общества — энергичных предпринимателей типа Зандоме. Образ Зандоме — большая художественная удача автора. Он дан не однозначно, а в единстве противоречивых человеческих качеств, с явной симпатией и при этом — с постоянной авторской иронией, за которой ощущается критика стяжательской сущности этого общительного и веселого человека. Едкую насмешку автора вызывают нарисованные острым сатирическим пером представители провинциального света («политики», разглагольствующие о будущем страны и народа, шьора Андриана и ее свита и др.).

При всей эпической неторопливости повествования, роман отнюдь не растянут. Этому способствует прежде всего мастерское владение автора диалогом, которое так блистательно проявилось в созданных им ранее малых формах прозы. Диалоги и внутренние монологи героев сокращают площадь романа, помогая читателю острее схватить главное, подобно тому как излюбленная тропинка прямо через поле сокращает путнику дорогу и помогает ему быстрее и ближе выйти к нужному месту, минуя проселок.

После романа «Дом под горой» писатель надолго замолчал. В 1907 году Мартин Кукучин в третий раз делает крутой поворот в своей судьбе и направляется вместе с женой в качестве врача в Южную Америку, в колонию югославских эмигрантов. В Чили, в городке Пуэнто-Аренас, он принимал участие в работе Красного Креста. В 1918 году была образована независимая Чехословакия, и спустя несколько лет писатель возвращается на родину. Однако общественная ситуация в республике, раздираемой социальными противоречиями, отнюдь не соответствовала мечтам и надеждам писателя и принесла ему жестокие разочарования. Последние годы жизни Кукучин проводит в Югославии — Сплите, Загребе, изредка наезжая в Словакию.

Его творчество двух последних десятилетий жизни (пятитомный роман «Мать зовет», начатый еще в Южной Америке, историческая трилогия из эпохи революции 1848 г., драмы и др.) не имеет такой художественной ценности, как произведения предыдущего периода, оно не оказало и того огромного влияния на развитие отечественной литературы, как его проза конца XIX — начала XX века. Это вполне понятно и естественно. Писатель длительное время был оторван от жизни родной страны, пережившей коренные изменения, которые не всегда были ему понятны и даже известны. Он долгие годы жил в чужой для него языковой среде, утрачивая ощущение родного языка, свое мастерство прекрасного стилиста, свободно владеющего всеми языковыми пластами.

Он по-прежнему ненавидит и обличает собственническую мораль, власть денег, социальное неравенство. Тем не менее и теперь, в эпоху социальных революций и рождения компартий, Кукучин видит путь к победе справедливости не в социальных преобразованиях, а в утопических идеях нравственного усовершенствования людей, не понимая роли классовой борьбы. Эта жесткая идейная заданность его произведений вела к слишком свободному обращению с изображаемым материалом. Искажались подлинные жизненные связи, абстрактные концепции не наполнялись живой художественной плотью.

Писатель умер в мае 1928 года в Югославии, в октябре тело его было торжественно перевезено в Словакию, в г. Мартин. Многое в его творчестве, как это часто бывает в истории литературы, умерло вместе с ним, оставшись лишь достоянием специалистов. Однако лучшие произведения Мартина Кукучина вошли в дом каждого словака, обогатив его духовный мир и национальное сознание. «Если у меня есть какая-нибудь заслуга, — подчеркивал писатель, — так только та, что я стремился возвеличить народ, из которого происхожу». Эту бесспорную заслугу, как и большое художественное дарование словацкого классика, без сомнения, признает за ним и советский читатель.

А. Соловьева

Под горой Грабовик, как бы прилепившись к ее крутому склону, стоят дома братьев Берацев. Если идти из деревни, а вернее, городка, минуешь сначала дом Ивана, за ним Франича, а в третьем живет Мате. Иван — старший, Мате — младший из братьев. Таковы же и дома. Иванов — самый старый и маленький, Франичев — поновее, с подвалом, где хранятся огромные бочки; а дом Мате уж и вовсе новый, с каким-то даже намеком на роскошь, правда, роскошь тежацкую [2] Тежак — крестьянин (хорватскосербск.) . .

Франич начал строить дом давно, да не закончил. Все в его доме выглядит как бы временным. Четыре стены наспех побелены, пол дощатый, под ним упомянутый подвал, а вот потолка еще нет. Только потолочные балки положены поперек, вмурованы в стены, так что прямо из жилой горницы можно прекрасно рассмотреть всю конструкцию тежацкой крыши, то есть самой солидной части дома; снаружи к стропилам прибиты решетины, на них уложены каменные плитки, одна заходит за другую, как черепица или рыбья чешуя — чтоб вода стекала беспрепятственно. А чтобы в щели не проник ветер, не поднял бы на воздух всю конструкцию — здешние ветры с легкостью могут разметать даже такую крышу, — ее скрепили сверху раствором и залили известкой.

По балкам развешаны мужские и женские рубахи и прочес белье и платье, а еще — кожаные мехи, в которых наш крестьянин держит сусло, вино, масло и вообще всякую жидкость; носит он в них и воду из городского водоема и даже из недальнего морского залива. Дом Франича состоит, в сущности, из одной-единственной комнаты, нет ни сеней, ни кухни и ни иных помещений. Три окна его глядят на городок — если только не захлопнуты деревянные ставни, — а четвертое окно и дверь выходят прямо на склон Грабовика, заросшего падубом, миртом, можжевельником; кое-где возносит над кустарником свою могучую крону сосна или думает думу седая олива. В обеих торцовых стенах чердака — которого, как мы видели, в сущности, еще нет — тоже пробито по окну. Пока что только воробьи ищут там приюта, если внезапно хлынет дождь.

Не очень-то уютно в таком доме, однако и это убежище вполне удовлетворяет крестьянина тех краев, где настоящей зимы и не бывает.

Но пусть никто не думает, что Франич не имеет средств. Напротив, он хозяйственный крестьянин, или, как тут говорят — справный тежак. Отложено у него кое-что в сундуке, и нетрудно было б ему отделать дом как следует. Только зачем бросать денежки на ветер, когда у него дети еще не выросли? Подрастут сыновья, соберутся жениться, тут-то он и потолок настелет, и каждому угол отгородит — комнат выйдет, сколько нужно, так что каждая парочка будет жить по отдельности. Досок всегда хватит на складе у парона [3] От итал. «padrone», то есть хозяин, в данном случае — судовладелец. Микулы, который возит на своем люгере вино в Риеку, а в обратный рейс нагружает суденышко досками да бревнами из обширных лесов вокруг Дельницы и Огулина.