Бана - Кадамбари

Однажды, когда ночь была на исходе и небо, на котором осталось лишь несколько потускневших звезд, сделалось серым, как крыло старого голубя, царь Тарапида увидел во сне, как в уста Виласавати, стоящей на верхней террасе дворца, опускается полный диск месяца, будто круглая луковица лотоса — в рот слонихи. Царь сразу же проснулся, встал, озарил спальню сиянием широко распахнувшихся от радости глаз и, послав за Шуканасой, который пользовался его безграничным доверием, пересказал ему свой сон. Обрадованный не менее царя, Шуканаса сказал: «Божественный, наконец-то исполнились наши желания и надежды всех наших подданных. Нет сомнения, что в положенный срок государь насладится счастьем увидеть лицо собственного сына. Ведь сегодня и мне был сон, в котором некий брахман, одетый в белое платье и похожий на милостивое божество, возложил на лоно царицы цветущий лотос, увенчанный сотнями чистых, как серп луны, лепестков, составленный из тысячи тончайших волокон, увлажненный каплями цветочного меда. Известно, что добрые знамения всегда предвещают близкую радость. А какая иная у нас причина для радости? Нет, сны, увиденные в конце ночи, не бывают лживыми или бесплодными. Я уверен, что скоро у царицы родится сын, который, подобно Мандхатри, будет первым среди царей-мудрецов и станет источником счастья для всей земли. Он доставит столько же радости государю, сколько рождение лотосов на осеннем пруду доставляет радости царственному слону. И с его появлением на свет род моего повелителя, которому суждено нести бремя власти надо всею землей, будет таким же нескончаемым, как поток мускуса у слона — хранителя мира».

Выслушав слова Шуканасы, царь взял его за руку и вместе с ним пошел на женскую половину дворца, где порадовал Виласавати рассказом и о своем сне, и о сне Шуканасы.

Спустя несколько дней по воле богов царственный плод, подобно отражению луны в водах озера, обременил лоно царицы Виласавати. И от этого она стала еще прекрасней, словно сад Нандана от дерева Париджаты или грудь Мадхусуданы от камня каустубхи. Как чудесное зеркало, она хранила в своем чреве верный образ своего господина — повелителя земли. С каждым днем беременности ее движения становились медленнее и медленнее, будто у тучи, отяжелевшей от влаги, в избытке выпитой ею из океана. Часто она глубоко вздыхала и устало прикрывала веки. Ее опытные служанки, видя, каким яствам и какому питью она отдает предпочтение, как потемнели, словно осенние облака, соски на ее груди, как сама она побледнела, словно стебель цветка кетаки, быстро поняли, что с ней происходит. И однажды, когда царь восседал на троне у себя во дворце и вокруг него, словно сонмы звезд вокруг полной луны или тысячи драгоценных камней капюшонов Шеши {149} 149 …тысячи драгоценных камней капюшонов Шеши… — Царь змей Шеша имеет тысячу капюшонов, и в каждом из них — драгоценный камень (см. примеч. 91 ). Когда Вишну спит в Мировом океане, он возлежит на Шеше, и камни в капюшонах Шеши озаряют его своим блеском. вокруг Нараяны, сверкали тысячи светильников, напоенных ароматическим маслом; когда рядом с ним были лишь самые близкие из коронованных им царей, а поодаль стояли самые верные слуги; когда он вел доверительную, не предназначенную для чужих ушей беседу с Шуканасой, который сидел подле него в высоком тростниковом кресле, одет был в простое белое платье, но глубиной своей мудрости превосходил толщу вод океана, — так вот, однажды в счастливый день к царю подошла главная служанка царицы, смотрительница ее спальни по имени Кулавардхана, умудренная постоянным проживанием в царской семье, гордая своей всегдашней близостью к царю, сведущая во всех благих приметах, и тихо прошептала ему на ухо известие о беременности Виласавати.

При этой вести, никогда им прежде не слыханной и услышать которую царь уже не надеялся, на теле его от удовольствия поднялись все волоски, кожа словно бы увлажнилась амритой, поток радости наполнил сердце, рот, расцветший в улыбке, словно бы излил эту радость в блеске зубов, и глаза его, мокрые от сладостных слез, с дрожащими от волнения зрачками и трепещущими ресницами, оборотились в сторону Шуканасы. Шуканаса, заметив сначала, как к царю подошла Кулавардхана с сияющим от улыбки лицом, а затем, как ликует царь никогда не виданным прежде ликованием, сразу понял, хотя сам ничего не слышал, что никакой другой причины для столь великой радости, кроме той, какая все время у него на уме, быть не может. И, догадавшись, он придвинул к царю свое кресло и, приглушив голос, сказал: «Государь, неужели увиденный сон оказался хоть как-то похож на правду? Не потому ли так весело сияют глаза Кулавардханы, а твои глаза, в нетерпении услышать приятную новость, словно бы устремились к ушам и походят на заткнутые за уши прекрасные голубые лотосы? Их наполнили слезы радости, и зрачки их, сверкая, танцуют, выдавая невольно причину твоего торжества. Разум мой истомился в страстном ожидании великого для нас праздника. Так поведай же мне, государь, что случилось!» В ответ на его слова царь с улыбкой сказал: «Если верно то, о чем сообщила мне Кулавардхана, то сон сбылся. Но я еще не могу в это поверить. Откуда такое счастье? Достойный ли я сосуд для нектара такой вести? Хотя Кулавардхана всегда говорит только правду, сегодня я готов сомневаться в этом, ибо не заслужил такого блаженства. Так не будем же мешкать, пойдем и сами расспросим царицу, насколько верно то, что мы узнали». Так сказав, он отпустил вассальных царей и, сняв с себя все украшения, подарил их Кулавардхане; а та, осчастливленная его милостью, поблагодарила его таким глубоким поклоном, что лоб ее коснулся поверхности пола.

Когда царь поднялся с трона, сердце его, полное нетерпения, радостно билось, а правый глаз, предвещая удачу, моргал, будто трепещущий лепесток голубого лотоса, с которым играет ветер. Вместе с Шуканасой, в сопровождении лишь нескольких слуг, бывших рядом, он направился на женскую половину дворца, и факелы впереди него, чьи пламенные языки раздувал ветер, рассеивали темноту комнат, по которым он проходил.

В спальне, которую освятили очистительными обрядами и только что выкрасили в белый цвет, в которой горели благодатные лампады и по углам стояли полные воды кувшины, где стены были недавно расписаны сулящими покой и счастье красивыми картинами, а вдоль стен шел диван, отороченный жемчужной бахромой, и высились драгоценные светильники, разгоняющие полумрак, он увидел Виласавати, одетую в тонкое шелковое платье, полы которого украшал желтый орнамент. Она покоилась на ложе, предназначенном для будущей матери: вокруг ложа священной золой был начертан охраняющий от зла круг; у его изголовья стояли два белых кувшина, благоприятствующие мирному сну; оно было обложено разного рода целебными травами и кореньями; на нем лежало магическое кольцо и были рассыпаны семена белой горчицы; с него свешивались красные листья фигового дерева, скрепленные тонкой нитью, и зеленые листья дерева аришты; оно возвышалось на длинных ножках, имело белое, как лунный свет, покрывало и казалось широким, как склон Гималаев. Старые служанки гарема, сведущие в обрядах, совершали над царицей очистительную церемонию с помощью золотых кубков, полных жидкого творога, блюд с рисовыми зернами, белыми и подвижными, как волны, не связанных в венки или гирлянды цветов, рыбин с неотрезанными головами, оставляющих на полу долгий влажный след, кусков свежего мяса, светильников под колпаками, горящих холодным светом, ярко-желтых зерен горчицы и пригоршней воды. Сама царица, хранящая младенца в своем чреве, походила на землю со скрывшейся в ее недрах вершиной гор Кула, или на реку Мандакини, с погрузившимся в ее воды Айраватой, или на летний день с солнцем, спрятавшимся за грядой облаков, или на ночь с месяцем, еще не вышедшим из-за горы восхода, или на пуп Нараяны, из которого еще не вырос лотос с Брахмой, или на южную часть неба, на которой вот-вот появится звезда Агастья, или на берег Молочного океана с сосудом амриты, прикрытым пеной. И, радостно переговариваясь о счастливом событии, ей прислуживали служанки, одетые в чистые белые платья.