Бана - Кадамбари

«Вот царь!» — провозгласил хранитель дворца, и Чандрапида, почтительно приветствуя отца, так низко наклонил голову, что сдвинулся на лоб драгоценный камень в его волосах. А царь, еще издали простерший к нему свои могучие руки, подозвал его поближе, встал с трона и, роняя счастливые слезы, взволнованно прижал послушного сына к груди, на которой от радости поднялись волоски, как если бы он желал слиться с ним, вобрать его в себя, выпить его всеми порами своего тела. Чандрапида сел на пол у ножек его трона, а снятое с себя верхнее платье, которое хранительница ларца с бетелем свернула и торопливо предложила ему вместо подушки, отодвинул ногой в сторону и тихо сказал: «Убери!» Вслед за Чандрапидой царь так же крепко, как собственного сына, обнял Вайшампаяну и усадил его в придвинутое кресло. И все то время, какое царевич пробыл у отца, придворные куртизанки, позабыв махать опахалами, оцепенело следили за Чандрапидой страстными взглядами, долгими, как гирлянды трепещущих на ветру лотосов, словно бы пожирая его своими блестящими, широко раскрытыми глазами. Наконец царь простился с Чандрапидой и отпустил его со словами: «Ступай, сынок, поклонись своей любящей матери, порадуй встречей с собою, как и положено, других моих жен, которые жаждут тебя повидать». Соблюдая должное почтение, Чандрапида встал и, отказавшись от свиты, вместе с Вайшампаяной направился на женскую половину дворца, куда путь ему указывали царские слуги, удостоенные права там появляться.

Пройдя туда, Чандрапида встретился с матерью, которую со всех сторон, будто воды Молочного океана богиню Лакшми {185} 185 …будто воды Молочного океана богиню Лакшми… — См. примеч. 16. , окружали несколько сотен женщин, одетых в белые одежды; которую развлекали рассказами о былом, священными преданиями, поучениями из книг и наставлениями в законе старые монахини в темно-красном платье, с отвисшими вниз мочками некогда прекрасных ушей, чтимые всем миром, как вечерние зори; которой прислуживали евнухи, наряженные женщинами и разукрасившие румянами свои лица; над которой постоянно реяло множество опахал, сделанных из бычьих хвостов; подле которой стояли служанки с одеждой, украшениями, цветами, пудрой, бетелем, пальмовыми листьями, притираниями и золотыми кувшинами в руках. На груди у царицы висела жемчужная нить, и она походила на землю с потоком Ганги, струящейся посреди двух гор. А лицо ее отражалось в зеркале, лежащем на коленях, и она походила на небо, в котором лунный диск встретился с кругом солнца.

Приблизившись к матери, Чандрапида припал к ее ногам, а она, хотя рядом и были слуги, готовые повиноваться малейшему ее повелению, сама поспешила поднять его и приветствовала согласно обряду. Она долго обнимала его, целовала в голову, всем сердцем желая ему одного только счастья, и материнская любовь словно бы излилась наружу каплями молока, проступившими на сосках ее высокой груди. Затем она оказала подобающий почет Вайшампаяне и тоже обняла его, а Чандрапиду, который из скромности пытался сесть на пол, несмотря на все его сопротивление, привлекла себе на колени. Вайшампаяна же уселся в плетеное кресло, незамедлительно принесенное слугами. Вновь и вновь лаская Чандрапиду, вновь и вновь касаясь ладонями его лба, груди и плеч, Виласавати проговорила: «Сынок, у твоего отца, верно, каменное сердце, если он решился тебя, которого должны бы пестовать три мира, обречь на такие долгие муки. Как мог ты столько времени терпеть предписанные твоими наставниками лишения? Впрочем, еще младенцем ты обнаруживал стойкость, приличествующую лишь зрелому мужу. И тогда твое сердце, совсем еще ребячье, не ведало пристрастия к детским играм. А теперь, когда по милости отца ты овладел всеми нужными знаниями, я надеюсь вскоре увидеть тебя обретшим и достойную тебя жену». Чандрапида при ее словах со смущенной улыбкой потупил взгляд, а она поцеловала его в щеку, на которой тут же отразилось ее лицо, словно лотос, заложенный царевичем за ухо. Проведя какое-то время в беседе с матерью, Чандрапида порадовал встречей с собою других жен гарема, а затем, попрощавшись, сел на Индраюдху, поджидавшего его у ворот, и в сопровождении свиты царевичей отправился повидаться с Шуканасой.

Подъехав к парку дворца Шуканасы — где обитали сотни слонов, тысячи разномастных лошадей и жило неисчислимое множество народа; где днем и ночью толпились брахманы, почитатели Будды, нищенствующие монахи и шиваиты, которые в завершение своих дел приходили отовсюду свидеться с Шуканасой и усаживались в кружок в разных уголках парка, одетые в лохмотья, будто в неприхотливые одежды добродетели, и умастившие свой разум, будто глаза мазью, знанием всех наук; где тысячи слоних, принадлежащие вассальным царям, прошедшим внутрь покоев, стояли неподвижно или бродили расседланными, а на их спинах, словно наброшенные сверху попоны, сидели и спали утомленные долгим ожиданием погонщики, — Чандрапида, как и раньше у царского парка, спешился, хотя привратники, торопливо бросившиеся ему навстречу, просили его и дальше следовать верхом.

Оставив коня у ворот, Чандрапида взял за руку Вайшампаяну и вошел во дворец Шуканасы, будто в еще один дворец своего отца: здесь так же привратники очищали перед ним от людей дорогу, так же славила его толпа царей, которые поднялись со своих мест и, тряся от усердия коронами на головах, пытались ему услужить, так же по всей анфиладе залов застыли в страхе слуги, остереженные грозными окриками стражи, так же дрожали полы от шарканья ног вассальных царевичей, напуганных взмахами жезлов в руках хранителей дверей.

Пройдя внутрь, Чандрапида, смиренно склонившись, приветствовал Шуканасу, сидящего в окружении многих тысяч царей, словно второго отца. Шуканаса — а вслед за ним и все цари один за другим — быстро поднялся, сделал почтительно несколько шагов ему навстречу и, широко раскрыв глаза, увлажненные слезами радости, крепко и нежно обнял Чандрапиду, а затем Вайшампаяну. Когда же Шуканаса кончил их обнимать, Чандрапида отказался от предложенного ему в знак уважения кресла и сел прямо на пол. То же сделал Вайшампаяна, а за ним и все другие владыки земли, кроме самого Шуканасы, уселись на полу, отодвинув в сторону свои кресла.

Помолчав несколько минут, Шуканаса, у которого от великой радости, переполнившей сердце, поднялись все волоски на теле, сказал царевичу: «Чандрапида, сынок! Поистине, только сегодня, когда божественный Тарапида увидел тебя в цвете юности окончившим свое учение, обрел он долгожданный плод царской власти! Сегодня сбылись мечты твоих наставников, не пропали даром добрые дела, совершенные нами в прошлых рождениях! Сегодня явили свою милость божества — покровители нашего дома! Ибо у тех, у кого нет заслуг, не может быть такого, как ты, сына, вызывающего восхищение во всех трех мирах. Где встретишь такую цветущую юность, как у тебя, такую удивительную мощь, такие способности к любому знанию? Да, счастливы подданные, обретшие такого, как ты, покровителя, равного Бхарате и Бхагиратхе! Воистину, земля должна была прославиться великими подвигами, чтобы удостоиться такого, как ты, властелина! Воистину, несчастна Лакшми, которая по легкомыслию искала прибежища на груди Хари и пренебрегла надеждой воплотиться в смертную женщину и прильнуть к тебе! Прими же, подобно отцу, на многие годы себе на руки бремя земли, как принял его на свои клыки великий вепрь Вишну!» {186} 186 …как принял его на свои клыки великий вепрь Вишну! — См. примеч. 64.