Энтони Берджесс - 1985

Бев про себя содрогнулся: перед ним возникла картинка покалеченного и изнасилованного сынишки Ирвинов. Неужели он страдал и умер, потому что не был литературным персонажем? Или потому что этого хотел, эдакая экстремальная христовость? Кто разберется в черном сердце человека?

— А вы не боитесь, что вас поймают? — спросил он. — Что вас посадят?

— Нет. — Тасс несколько раз медленно качнул головой. — Страха нет. Это высшее испытание, понимаешь? Проверить, можешь ли ты жить один внутри своей черепушки. Это одна из причин продолжать, надо посмотреть, сможешь ли жить с самим собой. Истинная свобода — быть одному в камере, а у тебя весь твой мозг, чтобы по нему путешествовать, как по целой стране. Но никого никогда не ловят. Нгурувы держатся от нас подальше.

— Не знаю такого слова. Полицейские?

— «Свинья» на суалихи. Шанзирим — это по-арабски — они хуже, не хотят, чтобы кровь попала им на мундиры. «О Критон, — начал читать он, — то Аск…

— «А потому уплати. Не пренебрегай им», — сказал Бев. — Вот как там дальше.

— Давай по-гречески. Давай по-настоящему. Хочу, чтобы прошлое было передо мной, как будто оно взаправду тут.

— Остального не помню, — признался Бев, — извини. Ты прав насчет прошлого. У нас нет долгов ни перед настоящим, ни перед будущим. Не дать прошлому умереть, уплатить долг. Кто-то же должен это сделать.

На следующий вечер замерзший Бев набрел на заброшенную фабрику позади Хэммерсмит-бродвей. Во дворе, отгороженном от улицы забором с воротами, вокруг костра сидели люди в лохмотьях. От вони горелого мяса рот у Бева наполнился слюной. Ворота были приоткрыты.

— Нет места, нет места, — сказал ученого вида мужчина в поношенных и грязных теплых штанах в клетку и резиновых сапогах. Но глаза у него были добрые.

Бев без приглашения сел на старую бочку.

— Антигосовские? — спросил он. — Все?

Они посмотрели на него настороженно.

— Ваш род занятий? — спросил ученый.

Бев назвал. Тот кивнул в ответ.

— Моя фамилия Рейнолдс. Мне пятьдесят девять. Если бы я согласился держать рот на замке месяц или около того, ушел бы на покой обычным путем и получил государственную пенсию. Общеобразовательная школа, Уиллингден. Старший преподаватель литературы, сэр.

— Да ладно, проф, мы все это сто раз уже слышали, — заскулил мужчина с глазами навыкате и совершенно голым черепом, словно бритым против стригущего лишая.

— Такое надо слушать снова и снова, Уилфред. А кроме того, я обращаюсь к мистеру Джонсу. Набор книг, предложенных для экзамена на государственное свидетельство о среднем образовании, был следующий. Поэзия: лирика мальчика по имени Джед Фут, солиста и автора песен музыкальной группы «Живчики идут», и томик песен какого-то американца, кажется, Род что-то там. Драматургия: пьеса под названием «Мышеловка» покойной дамы Агаты Кристи, — по всей видимости, еще идет в Уэст-Энде сорок лет спустя после премьеры. Беллетристика: роман «Охотники за удачей», или, если быть точным, «Сокращенные охотники за удачей» Гарольда Роббинса и какая-то чушь про крах социального карьеризма сэра Джона Брейна [19] Имеется в виду роман «Путь наверх» Джона Брейна. . Скажите на милость, это литература? Я подал заявление.

Он оглядел кружок в ожидании аплодисментов.

— Очень храбро, — сказал Бев. — Можно мне кусочек вот того мяса? Я умираю с голоду.

— Пусть сам свое тырит! — рявкнул чернокожий.

— Милосердие, друг мой, милосердие, — возразил Рейнолдс. — Тырить он начнет завтра, если присоединится к нашей банде. Вот вам, сэр, кусок стейка: переварить непросто, зато питательный. Кажется, там среди углей есть остатки печеного лука.

Подцепив луковицу железной палкой, он подкатил ее к Беву. Из-под черной шелухи пузырился сок. Повинуясь строгому взгляду Рейнолдса, Уилфред протянул Беву бутылку с ядовитым пойлом — каждая капля как приглашение к приступу кашля. Они говорили и ели. Худой человек в шапке по имени Тимми начал читать под всеобщие стоны из потрепанного карманного Нового Завета.

— Каждую чертову ночь у нас такое, — сказал Уилфред.

— Это чтобы до тебя дошло, — откликнулся Тимми. — Принцип препирательств воспрещен рабочим самим Господом. «Не за динарий ли ты договорился со мной?» [20] Евангелие от Матфея, 20:13. . Это достаточно ясно, и это слово Божие. Так что закрой варежку и не встревай.

— Если уж читать вслух, — сказал Рейнолдс, — услышьте слово Александра Поупа.

— Не надо нам тут папизма, — захныкал Уилфред.

— Видите? — сказал Рейнолдс. — Вот что бывает, когда окажешься в одной лодке с невеждами. Поупа изгнали из Публичной библиотеки Илинга, поскольку председатель библиотечного комитета брякнул какую-то глупость про светское государство, и, мол, если хотите попиков, отравляйтесь в Рим. Но вы будете слушать, друзья мои! — И с явным удовольствием продекламировал:

— ХАОС, — сказал Бев, — Хартия аннигиляции организованного социализма. Поупу не надо было бороться с обществом. Он упивался тем, что его превозносил. Разумеется, это было элитарное общество. А тем временем укравшие буханку отправлялись на виселицу, а нищие скребли свои язвы.

— Имейте совесть, — воспротивился религиозный Тимми. — Я же ем.

— Однако каковы пружины вселенской справедливости? — вопросил Рейнолдс. — Вечной Тьмы Поуп никогда не знал. Поуп знал, что был и есть великий враг жизни.

— Беспросветность, — подбросил Бев.

— Ага, — с удовольствием протянул Рейнолдс, — а теперь свет забрезжил. Добро пожаловать, Сжигетти, и вам, Тертис, добрый вечер!

К группке у костра присоединились двое с футлярами скрипочек. Один из кармана широкополого пальто извлек килограмм свиных сарделек.

— Только проткните сперва, — посоветовал Рейнолдс. — Терпеть не могу, когда вспучиваются.

Поев, новоприбывшие открыли футляры. Скрипка и виола. Они сыграли очаровательный дуэт Моцарта, потом произведение Баха для двух скрипок. Их стандарты были высоки; они были состоявшимися, зрелыми исполнителями; они были профессионалами без профсоюзных билетов.

— Слышали бы меня в семьдесят седьмом, — сказал Тертис. — Я был первой скрипкой в «Ковент-Гарден». Как-то оперу остановили после второго акта. Сказали, она-де слишком длинная. Отказывались принимать, что существуют переработки, и все равно, мол, все идет на налоги. Я протестовал.

— Это еще что, — возразил скрипач. — Они дали свисток после первых трех тактов последней части в Девятой Бетховена. Хору незачем было даже приходить. И к тому же свисток фальшивил. И это в «Ройял фестивал-холле»! Сентябрь семьдесят девятого. Помоги нам Боже.