Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Оборванец пытался обнаружить в его глазах насмешку.

— Сатурняне — жители планеты Сатурн. Они прилетели на Землю с Луны, где у них своя база.

Остальные молча слушали, потешаясь над беседой сумасшедшего и Орландито. Пата подтолкнул локтем Каскете, а тот, в свою очередь, Башку, который едва сдерживал душивший его смех.

Орландито мелкими глотками отпил пиво. И вдруг заявил:

— Ее зовут Ярноо́.

— Как? Как вы сказали? — невольно вырвалось у оборванца.

— Ярноо.

— Ну и имечко! — не выдержал Каскете.

Оборванец что-то лихорадочно искал в своих замусоленных листках. Наконец вытащил один из них, прочел а воскликнул:

— Не может быть! Откуда вам это известно?

— Она сама мне сказала.

— Не может быть! — голос оборванца дрожал.

— Почему не может быть! Да что с ним? Ее зовут Ярноо, она сатурнянка, моя любовница!

Оборванец задыхался.

— Пожалуйста, — попросил он, — пожалуйста, объясните мне, откуда вам это известно? Я много занимался этим, — он показал на ворох своих листков. — Видите эти бумаги? Здесь все записано. Даже есть некоторые имена и… и одно из них именно… Ярноо!

— Она моя любовница.

— Ваша любовница?

— Да, и обожает меня. Она от меня без ума!

Оборванец дрожал, глаза его вылезли из орбит; он подступал к Орландито, а тот пятился от него.

— Это они! — бормотал оборванец. — Но они… они не могут…

Орландито, выставив вперед руку, пытался его удержать.

— Не подходи ко мне близко, ты испачкаешь меня! Да что с ним такое?

— Она… она прилетела с последней экспедицией. У них база на Луне. Но это возвышенные существа! И вы смеете утверждать, что она… что она и вы… Нет!

— Да говорю тебе: она моя любовница!

— Наглая клевета! Возвышенное создание не способно… Нет! Вы — ничтожество! Вы лжете!

Он набросился на Орландито, схватив его за борт пиджака. Орландито с ужасом увидел грязную, сальную руку оборванца на своем белоснежном костюме, только что взятом из чистки, взгляд его помутнел от ярости, и он изо всех сил оттолкнул сумасшедшего. Оборванец покатился по земле, наткнувшись на ящики из-под пива.

— Он укокошил его! — ужаснулся Пата и бросился к оборванцу, чтобы помочь ему встать; из носа сумасшедшего капала кровь.

— Ложь! — визгливым голосом воскликнул оборванец.

— Посмотрите, что он сделал с моим костюмом! — прорычал Орландито, пытаясь стереть с пиджака черное пятно. Он швырнул стакан с пивом на землю и кулаком ударил Пату. — Все из-за тебя!

— Он взбесился! — закричал Пата.

Кути метнулся в сторону.

— Держите его!

— Держите меня, а не то я прикончу этого типа! — завопил Орландито.

Каскете и Чео схватили Орландито, но тот уже успел пнуть ногой в живот оборванца. Сумасшедший скрючился, изрыгнув зеленую жижу.

И в ту же секунду явилась Ярноо.

Никто не знал, откуда она взялась, но она явилась и действительно была красная и сверкающая. Орландито оторопел от неожиданности. Пата бросился наутек, за ним с воплями припустились Каскете и Чео. Кути и Башка оцепенели, не в силах отвести от нее глаз. Оборванец выпрямился, увидел ее, и лицо его озарилось.

— О боже! — простонал он. — Сатурнянка!

И потерял сознание.

Орландито наконец пришел в себя от изумления и приосанился.

— Эй, ты! — обратился он к Ярноо. — Кто тебя сюда звал? Разве я не говорил тебе, чтобы ты никуда без меня не выползала? А ну марш домой!

Орландито замахнулся на нее рукой, но рука повисла в воздухе. Его вдруг закружило и отбросило к стене.

Башка и Кути увидели, как огненная молния завертелась вокруг Орландито, подняла его вверх и непостижимым образом расплющила о стену, а дотом та же самая молния, которая была не чем иным, как Ярноо, стремительно подхватила оборванца, поставила его на ноги, привела в чувство и со свистом унесла в небо. И все это в мгновенье ока.

Башка и Кути переглянулись: они стояли, вцепившись друг в друга, а лица их покрывала смертельная бледность.

— Ну и чертовщина! — воскликнули они, потрясенные.

Перевела С. Вафа.

Сьерра невелика, изолирована от остального мира; она тянется вдоль равнины посередине ее и перекрывает путь на север. Равнина переходит в сьерру, и для того, чтобы добраться до моря, сьерру надо пересечь. Самая высокая ее гора — могучая, зеленая, внизу поросшая густым лесом, а наверху — вереском, лианами и колючим кустарником. Склоны сьерры очень круты, вершины остроконечны, а потому добраться до моря совсем не просто. Есть только один открытый проход — щель в огромном утесе; проход этот узок и устлан камнями; если посмотреть вдаль, камням этим нет числа. В проходе сыро и множество осиных гнезд. Пройдя метров триста, можно выйти к горе, самой природой как бы отделенной от остальной сьерры, а там, если свернуть направо, открывается песчаная равнина. Если же повернуть влево, открывается выход к той самой высокой заросшей лесом горе, заросшей настолько, что солнечные лучи там не доходят до земли; а затем среди зарослей кустарника и каменных россыпей открывается огромная, глубокая, темная котловина.

Уже более шести часов Ведо находился в этой котловине. На самом ее дне. За это время виднеющееся из глубины небо несколько раз поменяло свой цвет, а вместе с ним менял окраску и хамелеон, сидевший на камне и смотревший вверх. Ведо не было страшно, словно он вовсе и не был в этой котловине, прикованный к земле, без всякой надежды выбраться отсюда. Дикая боль подымалась по его телу до самого затылка. Ведо смотрел на небо, открывавшееся сквозь просвет в кронах деревьев. Тогда, когда он шел, он сначала просто споткнулся, а затем вдруг ощутил себя внизу, в бездне, так быстро, что даже не помнил, как его тело катилось по крутому откосу впадины вниз, по серым камням и огненно-красной земле. Он катился вниз, поглощаемый глубиной, многими метрами сухой земли и каменных россыпей.

Нога подвела, проклятая.

Он думал о пропасти, о падении, о своем ружье и об одиночестве.

— Эге-е-е-ей… Эге-е-е-ей…

Пустота ответила долгим эхо. Он понял, что попал в самую глубокую, самую глухую часть впадины. Когда появился хамелеон, Ведо попытался пошевелиться, но нога ответила ему непереносимой стальной болью. За эти первые часы пребывания здесь три тысячи воспоминаний — именно три тысячи, он считал, — промелькнули в его сознании. А затем он считал камни, мысленно разделяя их на красивые камни и камни с глазами навыкат. Он считал деревья, вьюны и муравьев. И еще он считал, и это вошло в привычку, сколько раз поменял свой цвет черный хамелеон с огромными глазищами, отдыхавший на камне. Это новое занятие отнимало у часов минуты, но именно тогда, в эти минуты, Ведо переставал считать время, как бы выпуская его на свободу, и мочился в пустоту. Впадину уже покрывала полутьма. Ведо спал чутким сном. Проснулся он от яркого света луны. Попытался вытянуться, пошевелить ногой и посмотреть на луну, но не смог.