Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Наконец кровать под Розой и Хуаном перестала скрипеть, и снова наступила тишина. В этой относительной тишине слышалось дыхание Тико, и это меня успокаивало. Помню, Рита, несмотря на темноту, принялась приводить в порядок ногти. Удивительно длинные и холеные! Не знаю, доводилось ли тебе видеть когда-нибудь такие ногти, но здесь я ни у кого таких не встречал. Когда она стала подтачивать их пилочкой, нервы мои не выдержали и я попросил ее прекратить. Тико вступился за нее, сказав, что гаванки даже в горах следят за своими ногтями и что зря я нервничаю: если вдруг бандиты и придут, мы обстреляем их из винтовок. Вообще лучше об этом не думать. Тогда Роза — я считал, что она давно спит, — вмешалась в наш разговор и заметила, что следить за ногтями не грех и что у Риты они очень красивые.

Я помню до мельчайших подробностей все, что произошло в ту ночь. Как сейчас вижу Риту, сосредоточенно подтачивающую свои ногти, словно она специально их к чему-то готовила. Помню, Тико спросил Риту, умеет ли она обращаться с винтовкой. Рита ответила, что не умеет. И тогда он сказал: «Завтра обязательно научу тебя. Ты обучаешь меня грамоте, а я научу тебя стрелять из винтовки». Рита засмеялась. Снова наступило молчание. Обливаясь холодным потом, я ждал своего приговора. Каждый звук заставлял мое сердце бешено колотиться. Широко раскрытыми глазами я смотрел на уснувшую Риту, когда вдруг со стороны дороги послышались отдаленные голоса. Я словно оцепенел. Тико мгновенно вскочил, одним прыжком достиг окна и встал перед ним на колени. Я приподнялся и увидел брата, который прямо с постели целился из винтовки. Роза и дети закричали. Я бросился к ним. Голоса приближались. Помню, Роза предложила ради детей не стрелять в бандитов, а накормить их, и я с ней согласился, сказав, что, пожалуй, это будет лучшим выходом из создавшегося положения. Тогда Тико в бешенстве набросился на меня: «Паршивый трус! Ты что, не знаешь, сколько горя они нам принесли!» Ах, если бы Тико мог представить себе, что я потом натворил! При одном воспоминании об этом мне хочется пустить себе пулю в лоб! Как сейчас вижу: Тико, выглянув в дверь, что-то крикнул им и принялся стрелять. В ответ на наш дом обрушился ливень свинца! Если бы ты видел! Доски отскакивали от дома, словно их отпиливали. Казалось, дом вот-вот рухнет.

Неожиданно выстрелы затихли, и голоса раздались совсем рядом. Тико крикнул им, что не намерен сдаваться и будет биться до конца. Темноту комнаты освещали только вспышки винтовочных выстрелов. Сквозь грохот пальбы я услышал голос Розы и плач детей. Тико сказал, что его ранили, и я ползком стал пробираться к нему. Приблизившись, я начал ощупывать его. Рубаха на нем насквозь пропиталась кровью, и мой палец наткнулся на глубокую рану в его груди. Рита взяла винтовку и, просунув ее в одну из щелей в стене, принялась стрелять.

Положив Тико на кровать, я пополз к брату, который отчаянно отстреливался до тех пор, пока вражеская пуля не угодила ему в лицо. Он упал, откинувшись назад, словно птица, которой свернули шею. Рита тоже перестала стрелять: она не умела заряжать винтовку. Бандиты продолжали обстрел. Они прекратили стрельбу лишь тогда, когда сообразили, что ответных выстрелов нет.

Роза выскочила на порог дома с детьми и стала кричать, чтобы не стреляли. Рита улеглась на кровать и свернулась калачиком. Я схватил винтовку Тико, прикладом изо всех сил ударил себя в нос, в лоб и пальцем стал размазывать кровь по лицу и груди. Затем, стащив Тико с кровати на пол, лег ничком на его место прямо в лужу еще не успевшей остыть крови. Все это произошло в одно мгновение.

Голос Розы донесся уже из кухни. Там же о чем-то переговаривались мужчины. И наконец в комнату вошел тот тип с зелеными глазами, судя по всему, их главарь. Увидев Риту, он обернулся к тем, кто его сопровождал и сказал, потирая руки: «А вот и цыпленочек, лакомый кусочек, их учителька». И направил на нее свой пистолет; другой бандит обхватил Риту сзади. Тот, кого я принял за главного, сорвал с нее кофточку и лифчик. Рядом, на постели, насиловали Розу, которая, веришь ли, кричала таким истошным голосом, что он до сих пор звучит у меня в ушах. Потом ее выволокли из комнаты. Рита спросила про детей. Сначала ей ответили, что их прикончили, но потом сказали, что они заперты в уборной. Тип с зелеными глазами стал наклоняться к Рите. И знаешь, что она сделала? Дала ему нагнуться пониже и впилась длинными отточенными ногтями прямо в зеленые зрачки. Он даже моргнуть не успел, только взвыл от боли, обхватив лицо руками. Другой бандит, стоявший рядом, начал в упор стрелять в Риту, изрешетив ее пулями. Последние его выстрелы слились с выстрелами наших бойцов, возвращавшихся с облавы. Увидев сквозь приоткрытые веки, как бандиты в панике бросились к двери, я схватил винтовку Тико и стал стрелять им вслед. Думаю, что двоих я прикончил.

Помнишь, когда вы вернулись, я еще стрелял, а бандит, которому Рита выцарапала глаза, ходил вокруг дома, обхватив лицо руками. В тот раз я сказал, что потерял сознание, и начал стрелять уже после того, как пришел в себя. Но тогда я соврал. Теперь ты понимаешь, почему мне хочется пустить себе пулю в лоб, когда я обо всем этом вспоминаю? С той ночи со мной что-то произошло. Злоба, сознание своей вины, угрызения совести, не дававшие мне покоя, все, что я пережил тогда, заставило меня о многом задуматься. И я стал другим, совсем не таким, каким был, а каким ты меня знаешь теперь.

Перевела С. Вафа.

— Что с тобой, сумасшедший?

Оборванец посмотрел на человека с толстой золотой цепочкой, в коротких брюках дудочкой, в туфлях, обильно намазанных ваксой, подумал о том, что именно из-за таких вот людей обитатели Сатурна не являются на Землю, и его охватила злоба, на смену которой пришло презрение, уступив наконец место полному безразличию. Он отвел взгляд в сторону и пощупал пачку замусоленных листков, лежавших в левом кармане его черного пиджака. Обладатель туфель, обильно намазанных ваксой, силился выковырять ногтем кожуру темной фасолины, застрявшую у него между коренными зубами. При этом он не сводил глаз с оборванца, сидевшего с отсутствующим видом.

— Что с тобой, сумасшедший? — повторил он, похлопав оборванца по ноге.

— Ничего, — ответил тот и неожиданно попросил: — Дай никель [65] Никелевая монета в пять сентаво. .

— Зачем?

— Я голодный.

Обладатель туфель, обильно намазанных ваксой, склонился в сторону оборванца. Это происходило под навесом галереи писчебумажного магазина на улице Компостела, напротив Гобернасьон.

— Зато я поел по-королевски: рис с черной фасолью и два сладких банана. Жратва — пальчики оближешь. Верно, сумасшедший?