Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Но после описанных событий — разговора с тетушкой Ромой, с доном Хосе, ужасного крика Валентина — скрягу словно внезапно осенило, в мозгу его вспыхнул огонь вдохновения, и, схватив шляпу, он ринулся на поиски своего незадачливого должника. То был вполне достойный человек, правда небольшого ума и таланта, обремененный огромной семьей. Имел он отличные должности и в Испании и за океаном, но, будучи от природы честен, нажил мало; между тем супруга его помешалась на светской жизни, и то немногое, что он скопил, перешло к ростовщику за какой-нибудь год. Потом досталось ему наследство от дядюшки, но жена повадилась устраивать эти злосчастные четверги , собирать и угощать благородное общество, и золото покойного родственника потекло, как вода. А тут уж и не заметили, когда и как перекочевало оно в толстую мошну Торквемады. Прямо не знаю, дьявол ли вселился в деньги этого дома, но их так и тянуло, словно магнитом, к проклятому процентщику. Хуже всего было то, что, хотя семья завязла в долгах по горло, fashionable [166] Модница ( англ. ). женушка по-прежнему, как ни в чем ни бывало, выписывала наряды из Парижа, приглашала друзей на five o’clock tea [167] На чашку чая ( англ. ). и выдумывала еще разные глупости в том же духе.

Итак, сеньоры, дон Франсиско направился к этому человеку, который при всем своем изысканном вкусе и светских чаепитиях находился, судя по его жалобному письму, на пороге долговой тюрьмы, обреченный на позор и поругание.

Почувствовав внезапно, что кто-то тянет его за полу, ростовщик обернулся и… кого же, вы думаете, он увидел?.. Женщину, похожую на скорбящую Магдалину, с прекрасными волосами, едва прикрытыми клетчатым платком. Она была молода и хороша собой, но миловидное лицо ее казалось испитым и поблекшим. Эта женщина — сразу видно — знала толк в нарядах, но сейчас она выглядела почти как нищенка — в рваной юбке, старой шали и в башмаках… Боже мой, что за башмаки, и как уродовали они ее хорошенькие ножки!

— Исидора! — воскликнул дон Франсиско, изображая на лице радость, что с ним редко случалось. — Куда это вы бредете такая измученная?

— К вам, сеньор дон Франсиско! Пожалейте нас! Почему вы так жестоки и бессердечны? Не видите разве, каково нам приходится? Неужто ни капли сострадания в вас не осталось?

— Дочь моя, скверно вы обо мне судите… А я как раз шел и думал о вас… Я ведь вспомнил про письмецо, которое вы прислали мне вчера с сыном привратницы… и про то, о чем вы сами говорили мне позавчера на улице.

— Надо без сердца быть, чтоб не понять нашего положения, — сказала женщина, заливаясь слезами. — Мартин умирает, бедняжка мой, на холодном чердаке… Ни порядочной постели, ни лекарств, и не на что сварить ему хоть чашку бульона… Какие муки! Дон Франсиско, будьте милосердны, не оставьте нас в беде. Я знаю, что в долг вы нам не поверите, но у Мартина есть еще немало прекрасных пейзажей… вы увидите… Сиерра Гуадаррама — чудесная работа… Ла Гранха с деревцами тоже… и еще разные, не помню… Все такие красивые… Я принесу их… Но не будьте жестоки, сжальтесь над бедным художником…

— Ну-ну, ладно, утрите слезы. У меня самого глаза на мокром месте… В душе моей такое горе, Исидора… если вы не перестанете плакать, я тоже разревусь. Ступайте-ка домой и ждите меня там. Я скоро приду… Да вы мне не верите, что ли?

— В самом деле придете, не обманете? Заклинаю вас пресвятой девой!.

— Да разве я вас когда обманывал? Пусть бы на что другое пожаловались, а уж этого…

— Значит, можно надеяться? Вы будете так добры, что придете и поможете нам? Как обрадуется Мартин, когда я ему скажу!

— Идите спокойно… ждите меня и молите за меня бога со всем усердием и жаром душевным.

Торквемада не замедлил добраться до богато и со вкусом обставленной квартиры своего должника, занимавшего весь второй этаж в доме напротив монастыря Сан-Бернардино. Ожидая, пока его примут, Душегуб рассматривал красивую вешалку и видневшиеся сквозь приоткрытую дверь гостиной дорогие гардины. «Что касается обстановки, то, поскольку она хороша… Отчего бы и нет, раз хороша…» — думал он, глядя на все это великолепие.

Хозяин принял Торквемаду в своем кабинете. Едва осведомившись о здоровье домочадцев; гость упал в кресло, не скрывая глубочайшего уныния.

— Что с вами? — спросил хозяин.

— Ох, не спрашивайте, не спрашивайте, сеньор дон Хуан, не терзайте мне душу… Мой сыночек!..

— Бедняжка! Я слышал, что он очень плох… Но разве нет надежды?

— Нет, сеньор… Почти никакой не осталось… Впрочем, я не знаю. Я с ума схожу. Голова у меня идет кругом…

— О, я вас понимаю, — с грустью заметил собеседник. — Я сам потерял двоих детей, составлявших все счастье моей жизни: одному было четыре года, другому — одиннадцать.

— Да, но ваше горе не может сравниться с моим. Ни один отец не страдал так, как я: ведь мой сын не похож на остальных детей — он настоящее чудо природы… Ох, дон Хуан, дорогой мой дон Хуан, пожалейте меня… Видите ли… когда я получил ваше первое письмо, я был не в состоянии… горе душило меня… не до того мне было… Но я вас часто поминал: «Бедняга дон Хуан, несладко ему, верно, приходится!» Получив вторую записку, я сказал себе: «Баста, не дам же я ему совсем завязнуть. В беде надо выручать друг друга». Вот что я подумал. Но дома такая суматоха — никак не выберешься прийти или написать… И все же… полумертвый от горя, я сказал сегодня: «Пойду-ка вызволю из беды доброго моего дона Хуана…» И вот что я пришел сказать вам: хоть вы и должны мне семьдесят тысяч реалов с лишним, а с процентами свыше девяноста, и хоть я уже много раз давал вам отсрочку по векселям… По правде говоря, вновь продлить срок — дело нелегкое… Все же я решил ссудить вам еще под обстановку, чтобы выручить вас.

— Обстоятельства изменились, — возразил дон Хуан, окинув ростовщика холодным взглядом. — Деньги мне больше не нужны.

— Не нужны деньги? — в замешательстве воскликнул скряга. — Но заметьте, я бы ссудил… из двенадцати процентов.

Дон Хуан отрицательно покачал головой. Тогда Торквемада встал, подобрал спадавший плащ и, подойдя к собеседнику, положил ему руку на плечо:

— Вы отказываетесь от моей помощи? Считаете меня сквалыгой? А ведь двенадцать процентов — это по-божески. Я гляжу, вы этого никак в толк не возьмете.

— Проценты обычные, но деньги мне больше не нужны, повторяю вам…

— Черт возьми, уж не с неба ли на вас золото свалилось? — грубо прервал его Торквемада. — Не играйте со мной в прятки, дон Хуан… Вы что ж, не верите, что это всерьез? Вам не нужны деньги? Дьявол! Вам? Да вы способны промотать не то что жалкую ссуду, а целый монетный двор!.. Знайте же, дон Хуан, знайте, если вы этого не знали: я, как и прочие смертные, не лишен милосердия. Я исполнен сострадания к ближнему, даже желаю добра ненавидящим меня. Вы презираете, вы ненавидите меня, дон Хуан, не отрицайте: ведь вам нечем мне заплатить, это ясно как божий день. Так вот, смотрите, на что я способен: я ссужу вам деньги из пяти процентов. Из пяти!