Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Чудесная копия Венеры Медицейской из каррарского мрамора возвышается посреди павильона. На пьедестале золотыми буквами высечен стих из Лукреция:

В 1808 году в маленьком галисийском городке Падрон на правах законного аптекаря торговал всякой всячиной некто Гарсиа де Паредес, убежденный холостяк и нелюдим, случайно или не случайно потомок того славного Паредеса [100] Гарсиа де Паредес — знаменитый испанский воин (XV—XVI вв.). , который кулаком сокрушал быка.

Стояла холодная, наводящая грусть осенняя ночь. Небо было укутано плотными тучами, а на земле полностью отсутствовало освещение, так что на всех площадях и во всех закоулках названного городка царили потемки.

Около десяти часов той неприветной ночи, к тому же омраченной бедствиями и невзгодами, свалившимися на нашу родину, на площади, ныне носящей название Конституционной, появились безмолвные тени. Выделяясь черными силуэтами на сумрачном фоне земли и неба, они двинулись к аптеке Гарсиа де Паредеса, которая наглухо запиралась после вечерней молитвы, иными словами — ровно в половине девятого.

— С чего начать? — произнесла одна из теней на чистейшем галисийском наречии.

— Никто нас не видел… — заметила другая.

— Взломать дверь! — предложил женский голос.

— И перебить их всех! — прошептало не менее пятнадцати голосов.

— Аптекаря я беру на себя! — воскликнул какой-то подросток.

— Уж о нем-то мы все позаботимся!

— За предательство!

— За то, что переметнулся к французам!

— Говорят, сегодня у него собралось десятка два французов!..

— Еще бы! Ведь знают, что тут они в безопасности. Вот и набегали скопом!

— Эх, было бы это в моем доме! Троих постояльцев я уже спровадил в колодец!

— Вчера моя жена перерезала одному глотку!..

— А я, — пропищал дискантом монах, — отправил на тот свет двух французских капитанов, оставив тлеющий уголь в келье, из которой они меня выжили.

— А прохвост аптекарь сдружился с ними.

— Как гордо он вчера разгуливал с проклятыми вероотступниками!

— Кто бы мог ожидать такого от Гарсиа де Паредеса! Еще месяц назад он был смелым и ревностным патриотом! И самым рьяным монархистом среди нас!

— Ну как же! Ведь это он торговал в аптеке портретами короля Фердинанда!

— А нынче он продает портреты Наполеона!

— Вчера он призывал нас к борьбе против поработителей… А едва французы пришли в Падрон, как он уже горой за них.

— И сегодня пирует с французскими начальниками!

— Послушайте, как они шумят! Но до воплей в честь императора еще не дошло!

— Терпение, — прошептал монах, — еще рано.

— Пусть напьются, — предложила старуха. — Потом ворвемся и перебьем их всех до одного!

— Я требую, чтобы аптекаря четвертовали!

— Хотите, так и на восемь частей разорвем! Ведь человек, передавшийся французам, куда гнуснее самого француза. Враг вторгается в чужую страну, а его прислужник продает и бесчестит свою родину. Враг совершает просто убийство, а предатель — отцеубийство!

В то время как вея эта сцена происходила у дверей аптеки, Гарсиа де Паредес предавался вместе с гостями самому бесшабашному разгулу.

За столом действительно собралось двадцать французских офицеров разных чинов.

Гарсиа де Паредесу было лет сорок пять; высокий и сухопарый, с мертвенно-желтой кожей, он походил скорее на мумию, чем на живого человека; огромная лысина во всю голову сверкала, как хорошо отполированное зеркало, и казалось, что лоб простирается до самого затылка. Тусклые черные глаза, притаившиеся в глубоких впадинах, напоминали горные водоемы, — ужас охватывает и кружится голова, если глянешь в их темную бездну; ничто не отражается на их мертвой поверхности: порой они глухо шумят, но никогда не волнуются; они поглощают все, что падает на их поверхность, и ничего не возвращают; источник, питающий их, невозможно отыскать, а дно нельзя ни найти, ни измерить, и кажется, будто оно сокрыто в морях другого полушария.

Ужин был обильный, вино отличное, разговор легкий и оживленный.

Французы смеялись, ругались, богохульствовали, пели, курили, ели и пили.

Говорили то о любовных похождениях Наполеона, то о событиях ночи второго мая [101] 2 мая 1808 года в Мадриде произошло вооруженное восстание против французских захватчиков, жестоко подавленное наполеоновскими войсками. в Мадриде, то о битве при египетских пирамидах, то о казни Людовика XVI.

Гарсиа де Паредес пил, смеялся и болтал наравне со всеми, а быть может, даже и больше других, и с таким жаром держал сторону императора, что солдаты цезаря бросались его обнимать, приветствуя громкими криками и провозглашая в его честь здравицы.

— Сеньоры! — воскликнул аптекарь. — Война, которую ведут против вас испанцы, настолько же безрассудна, насколько и не оправданна. Вы, сыны революции, пришли освободить Испанию от ее многовекового рабства, пришли раскрепостить ее, рассеять религиозный дурман, оздоровить ее одряхлевшие обычаи, научить нас полезнейшим и неоспоримым истинам, вроде тех, что нет бога, нет загробной жизни, что покаяние, пост, целомудрие и прочие христианские добродетели — пустое донкихотство, недостойное цивилизованного народа, и что Наполеон и есть настоящий мессия, спаситель народов, друг человечества… Сеньоры! Да здравствует император… как я желаю ему здравствовать!

— Браво, браво! — восторженно зашумели герои второго мая.

Аптекарь опустил голову, охваченный вдруг непреодолимой тоской.

Но через минуту он уже снова поднял взор и, осушив бокал, стоявший перед ним, продолжал с прежней твердостью и спокойствием:

— Один из моих предков, тоже Гарсиа де Паредес, истый варвар, Самсон, Геркулес, Милон Кротонский [102] Милон Кротонский — древнегреческий атлет. , собственноручно уничтожил в один только день двести французов… Кажется, дело произошло в Италии. Видно, он не был таким другом французов, как я. Ремеслу своему он натаскался в борьбе с гранадскими маврами. Сам католический король посвятил его в рыцари, не раз доводилось ему нести караул в Квиринале [103] Квиринал — папский дворец в Риме. , когда папой был мой родич Александр Борджиа! Эх, эх! Небось не думали, что у меня такая родословная! Так вот, этот Диего Гарсиа де Паредес, мой предок… чьим потомком оказался простой аптекарь, захватил Козенцу и Манфредонию, взял штурмом Чериньолу и знатно дрался при Павии! Там мы взяли в плен самого короля Франциска Первого, — его шпага хранилась в Мадриде целых три столетия, пока наконец ее не украл у нас три месяца назад сын трактирщика, ваш нынешний командир Мюрат.