Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Тут аптекарь снова умолк. Французы, в недоумении, уже приготовились возразить ему, но хозяин дома, поднявшись во весь рост, заставил их умолкнуть. Схватив бокал, он воскликнул громовым голосом:

— Да здравствуют французы Франциска Первого и Наполеона Бонапарта!

— Да здравствуют! — подхватили гости, обрадованные тостом аптекаря, и разом осушили бокалы.

В этот миг с улицы донесся шум, — или, вернее, не с улицы, а с порога.

— Слышите? — спросили французы.

— Они идут убить меня! — сказал Гарсиа де Паредес улыбаясь.

— Кто?

— Жители Падрона.

— За что?

— За то, что я на вашей стороне! Они уже давно бродят по ночам вокруг моего дома… Но какое нам дело? Продолжим ужин.

— Да, да… продолжим! — зашумели гости. — Мы не дадим вас в обиду! — и стали чокаться уже не бокалами, а прямо бутылками.

— Да здравствует Наполеон! Смерть Фердинанду! Смерть Галисии! — заорали они в один голос.

Гарсиа де Паредес подождал, когда закончатся тосты, и с мрачным видом позвал:

— Селедонио!

Аптекарский ученик просунул в дверь бледную, испуганную рожицу, не решаясь войти в этот вертеп.

— Селедонио, принеси чернила и бумагу, — спокойно приказал аптекарь.

— А теперь садись, — продолжал он, когда ученик, вернулся, — и записывай цифры, которые я тебе продиктую. Сделай два столбца. Над правым доставь дебет, а над левым кредит.

— Сеньор… — испуганно прошептал мальчишка, — у дверей настоящий бунт… кричат: «Смерть аптекарю!..» Они рвутся сюда!

— Замолчи и не обращай на них внимания! Пиши то, что я сказал.

Французы хохотали, восторгаясь аптекарем, который занялся подведением счетов, когда его ожидали разорение и смерть.

Селедонио выжидательно поднял голову и обмакнул перо.

— Сеньоры! — обратился к сотрапезникам Гарсиа де Паредес. — Надо заключить наш праздник одним общим тостом. Начнем по порядку. Скажите, капитан, сколько испанцев вы уничтожили с тех пор, как перевалили Пиренеи?

— Браво! Великолепная мысль! — воскликнули французы,

— Я… — ответил капитан, откидываясь на спинку стула и самодовольно покручивая ус, — я… убил… собственноручно… своей саблей… Ставьте десять или двенадцать!

— Одиннадцать в правый столбец! — крикнул аптекарь своему ученику.

Записав, ученик повторил:

— Дебет — одиннадцать.

— Дальше! — продолжал гостеприимный хозяин дома. — Ну, а вы?.. Я вас спрашиваю, сеньор Хулио…

— Я? Шестерых.

— А вы, майор?

— Я… двадцать.

— Я… восемь.

— Я четырнадцать.

— Я… ни одного.

— Я не знаю! Стрелял вслепую, — по очереди отвечали французы.

И мальчик записал цифры в правый столбец.

— А теперь, капитан, — продолжал Гарсиа де Паредес, — снова начнем с вас. Сколько испанцев вы надеетесь уничтожить в дальнейшем ходе войны, предполагая, что она продлится еще… ну, скажем, три года?

— Что?.. — удивился капитан. — Да кто же может это подсчитать?

— Попробуйте… Прошу вас.

— Станьте еще одиннадцать,

— Одиннадцать в левый столбец… — продиктовал Гарсиа де Паредес.

И Селедонио повторил:

— Кредит — одиннадцать.

— А вы? — продолжал скрашивать аптекарь в том же порядке.

— Я… пятнадцать.

— Я… двадцать.

— Я… сто.

— Я… тысячу, — отвечали французы.

— Поставь им всем по десятку, Селедонио!.. — проговорил насмешливо аптекарь. — Теперь порознь подсчитай оба столбца.

Бедняга юнец, обливаясь потом, в смертельном страхе водил дрожащим пальцем по колонкам цифр, как старуха, собравшаяся подсчитать расходы.

Наступила минута тягостного молчания.

— Дебет — двести восемьдесят пять; кредит — двести, — сказал он наконец, обращаясь к хозяину.

— Иными словами, — подвел итог Гарсиа де Паредес, — двести восемьдесят пять убитых и двести приговоренных! Всего четыреста восемьдесят пять жертв!

Слова прозвучали глухо, точно из могилы. Французы тревожно переглянулись.

Но аптекарь производил уже новый подсчет.

— Да мы настоящие герои! — сказал он, закончив свои вычисления. — Мы выпили сегодня семьдесят бутылок или примерно пятьдесят два литра, что составит, если разделить поровну на двадцать один, — а пили мы все с одинаковым усердием, — два с половиной литра на человека. Повторяю, мы настоящие герои!

В этот момент внизу затрещали двери, и мальчишка, дрожа от страха, произнес:

— Они идут!..

— Который час? — спросил с величайшим спокойствием аптекарь.

— Одиннадцать. Но разве вы не слышите, что они уже тут?

— Пусть входят! Уже пора .

— Пора!.. Куда пора? — забормотали французы, силясь подняться на ноги, но были настолько пьяны, что не могли двинуться с места.

— Пусть входят! Пусть входят! — заорали они пьяными голосами и попытались схватиться за сабли, но были не в силах даже привстать. — Пусть входят эти канальи! Мы их примем как следует!

Снизу из аптеки донесся звон разбиваемых склянок, колб и пробирок, а на лестнице раздался единодушный вопль: «Смерть предателю!»

Услышав этот страшный клич у себя в доме, Гарсиа де Паредес вскочил, словно подброшенный пружиной, но тут же ухватился рукой за стол, чтобы не упасть. Он обвел комнату удовлетворенным взором, и на губах его появилась торжествующая улыбка. Преображенный и прекрасный, охваченный трепетом восторга и надвигающейся гибели, он заговорил, — слова звучали отрывисто и торжественно, как удары похоронного колокола:

— Французы!.. Если бы одному из вас или всем вместе представился случай отомстить за смерть двухсот восьмидесяти пяти ваших соотечественников и вдобавок сохранить жизнь еще двумстам; если, жертвуя собой, вы смогли бы успокоить возмущенные тени ваших предков, наказать палачей двухсот восьмидесяти пяти героев и снасти от смерти двести товарищей, ваших братьев, сохранив для родной армии две сотни борцов за национальную независимость, — то неужели вы хотя бы секунду стали цепляться за свою жалкую жизнь? Неужели вы хотя бы секунду колебались, чтобы поступить, как Самсон в храме, погибший ради уничтожения своих врагов?!

— Что он такое плетет? — спрашивали друг друга французы.

— Сеньор!.. Убийцы в прихожей! — воскликнул Селедонио.

— Пусть входят!.. — крикнул Гарсиа де Паредес. — Открой дверь!.. Пусть входят все… посмотреть, как умирает потомок солдата, дравшегося при Павии!

Французы, ошеломленные и перепуганные, пригвожденные к месту непреодолимой сонливостью, смутно соображая, что смерть, о которой говорит испанец, вот-вот ворвется в комнату в образе восставших жителей, силились схватиться за сабли, валявшиеся на столе, но их слабеющие пальцы никак не могли сжать рукоятку, — казалось, что стальные клинки были сверхъестественной силой прикованы к столу.

В ту же минуту комнату наводнило с полсотни мужчин и женщин, вооруженных палками, кинжалами и пистолетами. Глаза их метали молнии.