Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Эта смесь воинственности с грозным предупреждением возымела на лапесинцев необыкновенное действие.

Мануэль Атьенса сложил пальцы крестом и поцеловал их в тот самый момент, когда глашатай дошел до подписи; секретарь скрепил ее наклоном головы; глашатай поздравил алькальда с удачной импровизацией; Хасинто снова ударил в барабан, и приветственные крики, танцы и патриотические песни завершили этот забавный пролог подлинной трагедии.

— По местам! — скомандовал синдик.

Одни заняли посты на деревянном укреплении; другие, запасшись длинным фитилем, взобрались на огромное орудие; наиболее искусные в обращении с пращой поднялись на мавританскую аль-касабу; стрелки вышли в разведку на дорогу в Гуадис, а алькальд расположился на высоте, господствовавшей над всем будущим полем боя, оставив при себе барабанщика Хасинто, чтобы подать сигнал «открыть огонь».

Между тем священник еще раз благословил и разрешил от грехов своих отважных прихожан, а потом вместе с коновалом, пономарем и могильщиком занялся приготовлением бинтов, елея и носилок для раненых и убитых. Женщины молились в церкви; а детей еще утром было решено отправить в горы, подальше от опасности, чтобы со временем они могли встать на защиту отечества в случае нового чужеземного нашествия.

Было три часа пополудни, когда облачко пыли возвестило лапесинцам о приближении неприятеля.

Вскоре движение противника подтвердилось первыми выстрелами.

Охваченные воинственным пылом лапесинцы подняли по приказу алькальда черные флаги на старинной мавританской крепости и на баррикаде, сложенной из деревьев.

Колокола ударили в набат, старухи заголосили, парни пронзительно засвистели; несколько камней прочертили воздух; все чаще и ближе слышались выстрелы с дороги.

Вскоре лапесинские стрелки отошли к своим укреплениям, на ходу перезаряжая ружья. И вдруг на расстоянии мушкетного выстрела сверкнули первые каски, кирасы и штыки завоевателей.

— Сколько их? — спросил Мануэль Атьенса подошедшего стрелка.

— Около двухсот, — ответил тот.

— Силы равны! — гордо и запальчиво воскликнул угольщик, не думая о том, смогут ли двести слабо вооруженных поселян противостоять двумстам ветеранам, закаленным в боях и вооруженным до зубов.

— У них кавалерия, — заметил другой стрелок.

— Я повторяю: силы равны, — перебил его Мануэль Атьенса. — Хасинто! Бей в барабан… Да здравствует Испания! Вперед на врага! Да поможет нам богородица!

Хасинто подал долгожданный сигнал, и град пуль и камней заставил противника остановиться.

Однако неприятель тотчас ответил дружным залпом, который вывел из строя пятерых защитников.

— Отставить огонь! — крикнул алькальд. — Враг далеко, а пороху у нас мало. Подпустим его ближе… Помните, пушка оставлена напоследок; пока я не подброшу шляпу, не подносить фитиль! А вы, женщины, уймитесь и присмотрите лучше за ранеными.

— Враг снова наступает!

— Ладно!.. Спокойствие!

— Они целятся!..

— Ложись!

Второй залп хлестнул по наваленным стволам деревьев. Французы приближались. От осажденных их отделяли каких-нибудь двадцать шагов.

Пехотинцы расступились, пропуская вперед кавалерию.

— Огонь! — громовым голосом скомандовал алькальд, подкинув шляпу и бросаясь в самое пекло.

Тогда произошло нечто страшное, неописуемое.

Французы и испанцы дали залп одновременно; земля усеялась трупами. Кавалерия понеслась прямо на баррикаду, собираясь несомненно перемахнуть через нее на разгоряченных конях; сотни камней полетели в лошадей и всадников, а те с своей стороны в упор стреляли в защитников Лапесы, и в эту минуту величайшего напряжения, среди вихря битвы и невообразимой сумятицы раздался наконец пушечный выстрел, вызвавший оглушительный грохот и посеявший смерть среди осажденных и осаждавших.

Случилось это потому, что в момент выстрела пушку разорвало; дубовый ствол, разлетевшийся в щепы, изрыгнул картечь во все стороны; тысячи обломков со свистом рассекали воздух; взорвавшийся порох разметал стволы, на которых стояла пушка, и они рухнули вниз на испанцев и французов. То был кромешный ад: пороховой дым, звериный рев раненых, ржание коней, языки пламени, кровь и разорванные в клочья тела, взлетавшие в воздух и падавшие на землю вперемешку с пулями и камнями. Обезумевшие лошади мчались без всадника по дороге. Оставшиеся в живых лапесинцы без разбора били своих и врагов. Гремели выстрелы, сверкали ножи, свистели камни, сыпавшиеся со всех сторон, — словом, настоящее светопреставление.

Сквозь адский шум и грохот слышались звуки французского кларнета, призывавшего к отступлению, и барабанная дробь — сигнал лапесинцев к атаке; и, господствуя над силами ада, гремел голос грозного угольщика, непобедимого алькальда, неуязвимого Атьенса:

— Нажимай, ребята! Бей врага до последнего! Их уж немного осталось!

И это была сущая правда; но еще меньше осталось испанцев. Деревянная пушка нанесла лапесинцам больший урон, чем противнику.

Однако французы, не зная, какими оборонительными средствами располагали эти дьяволы и сколько лапесинцев еще оставалось в живых, опасаясь любой неожиданности с их стороны, решили спасаться, пока не поздно. Началось беспорядочное отступление; конные топтали пеших, солдаты не слушались команды офицеров. Словом, это походило скорее всего на бегство. Деревенские парни, вооруженные пращами (снаряды для которых в изобилии поставляла гуадисская дорога), и несколько стрелков, у которых еще оставались патроны, гнали французов почти до самых ворот Гуадиса.

Израненные камнями и пулями, почерневшие от порохового дыма, в крови, поту и пыли, оставив в Лапесе и по дороге сотню убитых, покорители Египта, Италии и Германии вернулись в восемь часов вечера в Гуадис, отступив под ударами пастухов и угольщиков.

Кровавая драма, рассказанная нами, завершилась таким же страшным эпилогом.

Пусть представит себе читатель удивление и ярость генерала Годино, когда ему доложили о происшедшем в Лапесе.

— Я не оставлю там камня на камне! — воскликнул мстительный галл.

Четыре дня спустя в направлении деревня, которой управлял, Атьенса, выступила колонна в две тысячи четыреста человек, под командованием генерала и с таким количеством снаряжения и боеприпасов, словно дело шло об осаде целой крепости.

Эта многочисленная армия появилась в виду Лапесы в девять часов утра.

Никого она не встретила по пути, ни один выстрел, ни один камень не приостановил ее движения. В залитой кровью деревушке, царила мертвая тишина.

Разрушенная взрывом бревенчатая стена так и не была восстановлена, колокола не возвестили о появлении неприятеля…