Алеко Константинов - Избранное

Пока что мы спасены и можем жить спокойно. Еще раз: да здравствует амнистия! Пусть беспокоятся те, кого таскали по участкам, кто гнил в подвалах без суда и следствия, кто спал на голых досках, те, перед глазами которых день и ночь маячил штык солдата и сабля жандарма, те, кто вынужден был скитаться по стране, те, кого мучили и истязали, чья жизнь прошла в непрерывных гонениях и унижении…

— Ну что, уважаемые борцы! — крикнул бы я этим ветрогонам. — Кому нужна была ваша борьба? Чего вы добились? Ничего! Законности и свободы? Ха-ха-ха… Дураки! А ну, скажи мне ты, роднуша {119} 119 А ну, скажи мне ты, роднуша… — Имеется в виду Илия Георгов, обвиненный во время правления Стамболова в политическом убийстве и осужденный на смерть, а затем оправданный. Алеко Константинов был одним из защитников Георгова. , ты, что вот уже десять лет скитаешься голодный и холодный и все мечтаешь о несбыточном, ты, кого мы топтали в участках и ради собственного удовольствия приговорили к смерти, а потом, опять же ради собственного удовольствия, оправдали и снова, когда это было в наших интересах, осудили в назидание, в устрашение другим, — ты, вечно недоедавший и недосыпавший бедолага, скажи, чего ты добился своей борьбой? Вспомни, каким кошмаром были твои лучшие годы. Что ты получил от жизни? Остался честным и паришь в облаках от сознания своей честности?.. Дурак, ломаного гроша не стоит эта твоя голодная честность!.. Может, скажешь, что хлеб, заработанный честным упорным трудом, слаще амброзии? Какое заблуждение! Нет, несчастный, хлеб есть хлеб, а богатая трапеза — наслаждение. Понял? Хорошо, я еще раз спрашиваю, чего ты добился своей упорной борьбой? Ты мечтал о свободе и правде, а я тонул в блаженстве, упиваясь властью, не ограниченной никаким законом, никакой моралью; ты стал роптать против этой власти, и я бросил тебя в тюрьму; из милости я швырял тебе корки хлеба, а сам сидел за богатой трапезой, в окружении женщин, наслаждаясь пением, испытывая неведомое тебе блаженство; когда же мне надоедало слышать твои стоны, доносившиеся из темницы, я подал знак, чтоб тебя осудили на смерть — и тебя осудили; но и это внушало докуку, и я велел отменить приговор, и мои послушные рабы его отменили. Ты жаждал моего падения, ждал его, как второго пришествия, жил с верой, что момент моего падения станет моментом торжества твоих идей… Ну хорошо, я пал. Где же твое торжество, несчастный? Я пал, но продолжаю крепко стоять на ногах. Я жил, ты страдал. Я снова живу, ты снова страдаешь… Впрочем, кто тебя знает! Кто же в выигрыше? Ты сохранил свои идеи, я сберег свое золото. Кто? Скажи мне, честный труженик!.. Ха-ха-ха!.. Был бы у меня громоподобный голос, я бы изрек все эти слова и расхохотался, посмеялся бы над этими дураками…

— Налей еще стакан. Лей, лей. Еще… еще…

— Смотри, через край.

— Ничего, пусть через край. Лей! Хочу поднять полный стакан и выпить до дна. Пусть льется вино по жилам, пусть согревает мое тело — как-никак три года оно коченело, скрючившись под хладным мечом парламентской комиссии. Лей!.. Довольно… Спасибо. Давай и ты свой стакан. Ну, за наше здоровье! Ура! Да здравствует амнистия!.. Эта амнистия признала, что все наши деяния совершались во имя спасения, славы и величия Болгарии… Ха-ха-ха!..

София, 18 февраля 1897 г.

Перевод Т. Колевой.

Увы, нет более фейерверков! А мы, жители болгарской столицы, так свыклись с ними за минувшую неделю торжеств. И зачем лишать столицу ее праздничного наряда? Оставьте трехцветные столбы, оставьте арки, не снимайте флагов — пусть развеваются, пусть их зеленый цвет, эмблема надежды, вселяет успокоение и убаюкивает нас в объятиях султанского благоволения. Стреляйте ракетами — пусть их полет радует наши взоры, пусть их треск будит сознание нашего величия и зрелости…

Хватит рабского подражания Бельгии… Да и подражать-то больше нечему: все бельгийское уже пересажено на болгарскую почву. Пора взять другой, более высокий образец. А что может быть величественнее и привлекательнее Римской империи, особенно периода первых веков христианства? И если повнимательнее всмотреться в тот путь, которым мы идем, то можно с радостью заметить, что не так-то уж и отличаемся мы от Римской империи. Да и то сказать, чем мы теперь хуже римлян? Скажете, патрициев нет. Что такое? Патрициев? А возьмите-ка любой из номеров «Дворцовых известий» — голова кругом пойдет от титулов, трижды дух перехватит, пока выговоришь одно имя. Вот, к примеру, попробуйте заставить кого-нибудь из Дивотинской околии {121} 121 Дивотинская околия. — Название образовано от болгарского слова «дивотия» — дикость, невежество. выговорить: «заведующий такой-то частью полка Ее-Царского Высочества-Принцессы-Клементины-Сакс-Кобург-Готской, Августейшей Матери-Его-Царского Высочества Государя, подполковник генерального штаба Бонапартов». Это я только к примеру. Можно ли на пустой желудок вымолвить такое? И после этого посмейте утверждать, что мы не прогрессивная нация. Мало разве изменений произошло в нашей общественной жизни: вчерашний Лало Пуюв нынче именуется Любомиром Дендоновым, вчерашняя Ныка Фыкова подписывается ныне, если она грамотна, Надежда Факлинская… Словом, я хочу сказать, что в патрициях у нас недостатка нет.

Чтобы сгладить различие между нами и римлянами, остается только умножить число праздников и торжеств, а это не бог весть как трудно. Полагаю, что для торжеств достаточно из 360 дней в году выделить 180. Как раз половину. У нас сейчас 52 воскресенья и 36 царских и нецарских праздников; если прибавить к этому самое малое еще 30 дней на встречи и проводы, набирается худо-бедно 120 праздников в году. Остается, значит, придумать всего 60 торжеств — вот тебе и Римская империя. Не допускаю, чтобы какая-нибудь комиссия из благонадежных людей встретила затруднения, если ей будет поручено придумать по пять новых праздников в месяц. Прежде всего мы, как вассальное княжество, можем перенять некоторые официальные праздники Оттоманской империи, например: тезоименитство его императорского величества султана Абдул-Хамида, восшествие на престол Халифов ныне благополучно царствующего падишаха; наконец, мы можем праздновать и байрам; ничто не мешает нам также праздновать дни рождения всех царей на земном шаре, дабы показать, что мы — прогрессирующая нация. Пусть нас похвалят в «Revue d’Orient».

Потери от этого не так-то уж велики. Возьмем, к примеру, столицу: в Софии 60 тысяч жителей; если каждый из них зарабатывает в день что-нибудь около трех левов, то за счет 60 новых праздников он лишится в год всего 180 левов, или в целом София потеряет каких-нибудь 11 миллионов левов. А все городское население нашего милого отечества лишится за год 180 миллионов левов. Сущие пустяки! Раскидай их на сельское население, и дело с концом!.. Неужели из-за какого-то презренного металла мы откажемся от торжеств? Как бы не так! А о другом нам беспокоиться нечего: флаги у нас есть, пусть круглый год развеваются; столбы пусть себе торчат. Разве только на ракеты потребуются деньги. Но об этом пускай австрийцы заботятся; ведь теперь мы будем взимать с них по 14 процентов пошлины, шкуру с них по торговому договору сдерем. Все, что с немцев сорвем, все истратим на ракеты. Через день — иллюминации и фейерверки, через день — парады; зоопарк очень просто переоборудовать в арену всенародных торжеств — там хватит места для всего столичного населения. Народное собрание на одном из ночных заседаний может на скорую руку состряпать дополнение к уголовному кодексу вроде такого, например: «Всякий, кто нанесет оскорбление одному из членов Народной партии, отдается на растерзание диким зверям».. Приговор будет приводиться в исполнение публично в зоопарке: на глазах у торжествующего столичного населения осужденного будут бросать в клетку со львами под звуки оркестров и треск фейерверков.