Андре Моруа - История Англии

Неизвестный художник. Портрет Джона Колета. Копия XVII в. с оригинала XVI в.

Ганс Гольбейн-младший. Портрет Томаса Мора. 1527

3. Самый замечательный из друзей и приверженцев Колета, Томас Мор был одновременно крупным сановником и выдающимся писателем. Его «Утопия» — лучшая книга того времени. Мор придумал слово Утопия (место, которого нет), как позже Шарль Ренувье придумает свою Укронию . Нет ничего интереснее, чем познакомиться с мечтой о будущем этого Уэллса XV в. Мор был враждебен к военной славе, желал смерти рыцарскому духу, предвещал коммунизм, презрение к золоту, обязательный для всех, но ограниченный 9 часами в день труд, хулил монашеский аскетизм и верил в превосходство человеческой природы, — в общем, в его Утопии были разрешены все религии, а само христианство не пользовалось никакими привилегиями. Часто сравнивали теоретические идеи Мора с его практической жизнью и удивлялись, как этот пророк терпимости мог стать нетерпимым канцлером, а потом мучеником. Но создать воображаемую страну и руководить страной реальной — два занятия, не имеющие между собой ничего общего. У свободной мысли иные потребности, нежели у действия.

4. Реформировать Церковь не насилием или гонениями, но разумом и знанием, дабы превратить во вселенскую, — вот цель Джона Колета, Томаса Мора и их друга Эразма. Фигура Эразма — лучший символ этого движения. Хотя Эразм родился в Голландии, он гораздо более европеец, нежели голландец. Он едва знает нидерландский язык, говорит и пишет на латыни; его книги переведены на все языки. Его интеллектуальный авторитет признан и Карлом V, и Франциском I, и Генрихом VIII, которые оспаривают его друг у друга. Его престиж в Европе гораздо выше, чем позже будет у Вольтера, и выше, чем у любого человека нашего времени. Его «Беседы», Colloques, разошлись 24 тыс. экземпляров — небывалый тираж для латинской книги в столь малонаселенной и малообразованной Европе. В ту эпоху дружеские связи между гуманистами всех стран легко устанавливались благодаря общему языку — латыни. Свою «Похвалу Глупости» Эразм написал у Томаса Мора в Кембридже, где готовил большое издание Нового Завета с латинским и греческим текстами. Нигде, кроме Англии, у Эразма не было такого круга единомышленников, в котором он бы так легко себя чувствовал: «Когда я слушаю своего друга Колета, мне кажется, будто я слышу самого Платона… И у кого более человечная, более пленительная натура, чем у Томаса Мора?» Тем не менее он считал, что во всех этих англичанах, на его вкус, многовато святости. Томас Мор, изгонявший из своей Утопии всякую суровость, в этом мире носил власяницу, а посетив епископа Джона Фишера, Эразм восхитился его библиотекой, но проклинал ее сквозняки.

Лукас Кранах-старший. Портрет Эразма Роттердамского. 1530–1536

5. Самой большой ошибкой, которую можно совершить в отношении первых английских реформаторов, — это счесть их провозвестниками движения, враждебного католицизму. Они просто предлагали реформировать нравы и дух духовенства. Но им предстояло встретиться с таким мощным напором мнений, что он увлек их последователей гораздо дальше, чем они сами желали. Англия XVI в. отнюдь не была антирелигиозной; она была антиклерикальной. Один епископ говорил тогда, что, если бы Авель был священником, любой суд присяжных в Лондоне оправдал бы Каина. Былые упреки — в отношении церковных судов, богатства монахов, роскоши епископов — оставались в силе. Слишком далекая папская власть жертвовала английскими интересами ради тех континентальных монархов, которые в силу большей близости к Святому престолу оказывали на него более непосредственное влияние. Английским королям и государственным деятелям было больно видеть, что некоторая часть их суверенитета оказывалась делегированной иноземной державе, которая почти ничего о них не знает. Наконец, со времен Уиклифа по стране распространялся ползучий лоллардизм. На складах купцов, в тавернах университетских городов со страстью читали и комментировали английскую версию Библии. Под влиянием Уиклифа в средних английских классах возникали кружки аскетической и индивидуалистической морали, чье пламя позже вспыхнет и взметнется очень высоко. Учение Лютера найдет тут аудиторию, уже готовую его воспринять, более того, и аскетизм Кальвина тоже.

Ганс Гольбейн-младший. «Утопия» Томаса Мора. Гравюра к изданию 1518 г.

6. Царствование Генриха VII (1485–1509) благоприятствовало развитию знаний и идей реформаторов, потому что оно было мирным царствованием. За эти двадцать четыре года произошло мало значительных событий. Но выдающиеся монархи, как и крупные государственные деятели, часто умеют, подобно первым из Тюдоров, окружать свои имена зоной молчания. Так что не только благодаря счастливому стечению обстоятельств в правление таких людей не случается ни одного серьезного инцидента. При первых шагах новой династии или нового общественного строя благоразумие требует спокойствия. Если Тюдоры смогли так прочно утвердиться в стране, если местные органы власти стали столь сильны, что смогли заменить собой прежние, феодальные, благодарить за это следует ту четверть века внутреннего и внешнего спокойствия, которую подарил стране еще до драматичных царствований своего сына и внуков их осторожный и таинственный предшественник.

1. Мода формирует государей так же, как она вводит в обиход костюмы и руководит нравами. Великому королю Средних веков надлежало быть куртуазным, рыцарственным, суровым и набожным; выдающийся государь эпохи Возрождения распутен, образован, великолепен и часто жесток. Генрих VIII обладал всеми этими качествами, но на английский лад, то есть его распутство оставалось в рамках брака, образованность ограничивалась скорее теологией и спортом, великолепие не нарушало требований хорошего вкуса, а жестокость была легально оправдана. Так что, несмотря на свои преступления, он остался в глазах подданных популярным королем. Еще и сегодня английские историки защищают его. Серьезный епископ Стаббс говорит, что портреты его жен, быть может, если не оправдывают, то объясняют поспешность, с которой он хотел от них избавиться. Профессор Поллард вопрошает, почему же было особенно серьезным грехом иметь шесть жен: «Является ли число шесть запретным? У последней супруги Генриха VIII, Екатерины Парр, было четверо мужей, а у ее родственника, герцога Саффолка, четыре жены, и никто их этим не попрекал. А впрочем, что ставят в упрек Генриху VIII, если не то, что он женился на женщинах, которых любил? Он мог бы, никого не шокируя, иметь и больше шести любовниц. У Генриха Наваррского их было сорок, и его репутация ничуть от этого не пострадала, даже наоборот». Это правда, но Генрих IV никогда не отправлял на плаху ни Прекрасную Коризанду, ни Габриэль д’Эстре.