Андре Моруа - История Англии

3. Такие глубокие изменения раздражали немало простых душ, дороживших ритуалами, которые за десять веков успели слиться с жизнью их предков и их собственной. Крестьяне Корнуолла, говорившие на своем собственном наречии, взбунтовались, потому что Лондон навязывал им книгу, написанную по-английски, то есть на языке, который они не понимали. Кранмер ответил им, что они и латынь не понимают. Но он, профессор богословия, не знал крестьян. Эти корнуолльцы все-таки понимали, если не буквально, то по крайней мере по духу, смысл своих традиционных молитв. Впрочем, возмущение тогда было не только религиозным, но и аграрным. Это вообще было временем большого народного недовольства. Безработица, почти неизвестная в средневековой экономике, становилась опасным недугом. В начале века сеньоры, вынужденные распустить свои вооруженные банды, выбросили на дороги тысячи солдат, которые не знали никакого другого ремесла. Во времена «черной смерти» некоторые крупные землевладельцы уже начали заменять хлебопашество разведением овец, для которого требовалось меньше людей. В XVI в. многие сквайры захотели огородить для нужд своего овцеводства часть общинных лугов и пустошей. Эта политика «огораживаний» лишала крестьян их земель, работников — их работы.

Джон Валентайн Хэйдт. Эдуард VI выдает патент на создание Конгрегации европейских протестантов в Лондоне в 1550 г. 1750-е

«Овца, — писал Томас Мор, — была когда-то таким кротким животным; и вот теперь она разрушает все и даже пожирает людей». Это была новая мода, the new gyse . Естественно, она соблазнила крупных землевладельцев. Со времени обнаружения испанцами серебряных месторождений в Южной Америке, цены в Европе выросли. Сквайр, который платит дороже за все, что покупает, продолжает взимать со своих фермеров твердо установленную плату; таким образом, он становится более стеснен в средствах, беднеет. Однако спрос на шерсть безграничен, а цены по-прежнему высоки. Искушение слишком велико. И около середины века землевладельцы уступают ему тем легче, что при Генрихе VIII упразднение монастырей и продажа их имущества создали целую прослойку свежеиспеченных сельских джентльменов. Но умонастроения этих новых землевладельцев весьма отличны от умонастроений сеньора XIII в. Тот требовал от земли лишь содержания определенного количества рыцарей, а новый капиталист требует прибыли. Он стремится сделать сельское хозяйство доходным предприятием, «и овечья поступь превращает песок в золото». Какое ему дело до крестьян, с которыми он едва знаком? Когда-нибудь его сын и особенно внук осозна́ют свои обязанности, станут ответственными сквайрами, но самое первое поколение хозяев жестоко.

Так что после смерти Генриха VIII крестьяне начинают роптать.

4. Напрасно Королевский совет, который видит опасность, пытается вмешаться. Издаются законы, приказывающие восстанавливать разрушенные фермы, возобновлять обработку земель; другие законы запрещают одному человеку владеть более чем 2 тыс. овец (некоторые землевладельцы имели стада в 24 тыс. голов). Но по следам закона идет мошенничество. Хозяева записывают своих овец на имя жены, детей и прочих домочадцев; вместо того чтобы отстраивать разрушенную ферму, кое-как подмазывают в ней штукатуркой одну-единственную комнату, проводят по земле символическую борозду и убеждают комиссара, что поле обработано. Впрочем, эти комиссары заодно являются мировыми судьями, так что они закрывают на это глаза, поскольку сами — землевладельцы и порой правонарушители. В некоторых графствах поселяне, вконец осерчав, сносят изгороди джентри. В графстве Норфолк мелкий землевладелец и одновременно кожевенник Роберт Кетт, человек с передовыми идеями, подстрекает крестьян к тому, чтобы разрушить изгороди соседа, которого ненавидит. В этой сельской местности полно недовольных, и сразу же назревает бунт. Кетт во главе 16 тыс. человек захватывает город Норвич. Бунт оказывается напрасным, поскольку ни крестьяне, ни их вожаки не знают ясно, чего хотят. И он заканчивается, как все восстания того времени, кровавой баней и казнью зачинщика, в данном случае Кетта. Но вместе со многими другими выступлениями это было симптомом народного недовольства.

Неизвестный художник. Портрет Джона Дадли, герцога Нортумберленда. 1605–1608

5. Эдуард Сеймур, герцог Сомерсет, брат матери короля Джейн Сеймур, исполнял обязанности регента во время малолетства своего племянника. У него были реальные достоинства, из которых самым замечательным была терпимость. Но он нес ответственность за эти аграрные беспорядки. Его гордыня оскорбляла придворных, его демагогия тревожила землевладельцев, его обогащение шокировало буржуа, а его относительная снисходительность не нравилась фанатикам. Земельная аристократия, которую возглавил Уорик, добилась его головы. Странный маленький король, столь же бесчувственный, сколь и набожный, отметил в своем дневнике, когда его дядя был обезглавлен в Тауэре: «Сегодня отсекли голову герцогу Сомерсету, между 8 и 9 часами утра… Властолюбие, тщеславие, алчность; вольно ж ему было корчить из себя господина». Уорик (затем герцог Нортумберленд) стал председателем регентского совета и продолжил гораздо активнее, нежели Сомерсет, преследования католиков. Когда маленький Эдуард заболел и стало понятно, что его смерть неизбежна, Нортумберленд, не без ужаса ожидавший восшествия на престол Марии, испанки и католички, решил попытать удачу с кандидатурой леди Джейн Грей, правнучкой Генриха VII, и выдал ее замуж за собственного сына. А умирающему Эдуарду VI подсунул на подпись завещание в ее пользу.

6. Провозгласив королевой Джейн Грей, Нортумберленд двинулся на Лондон. Так что несчастная узурпировала трон против своей воли. Но Мария была не такая женщина, чтобы уступить без борьбы. «Она такая пламенная и решительная, — писал посол Испании Карлу V, — что, если бы я сказал ей пересечь Ла-Манш в корыте для стирки, она отважилась бы и на это». Настоящая испанка, она обладала храбростью солдата и набожностью, доходившей до фанатизма. Ей достаточно было только показаться, чтобы победить. Марию оберегал необычайный авторитет ее отца. Католики, еще сильные, приняли ее как избавление; протестантам же она пообещала непредвзятость, а бесчисленные безразличные уже устали от режима, который под предлогом реформирования ритуалов Церкви конфисковал богатства в пользу дельцов. Как только Мария появилась в Лондоне, зажглись «огни радости», графства предложили ей войска; совет, в ужасе от содеянного, отправил герольда с четырьмя трубачами в Сити, чтобы провозгласить ее королевой. Она триумфально въехала в столицу, и рядом с ней ехала верхом ее сестра Елизавета. Сам Нортумберленд, узнав об этом событии, махал шляпой и кричал: «Да здравствует королева Мария!» — но было слишком поздно: следовало сделать это несколькими днями раньше. Его заключили в Тауэр и обезглавили. А та, что была игрушкой в его руках, несчастная Джейн Грей, ждала смерти еще полгода.