Марсель Пруст - Сторона Германтов

раннее произведение поэта, которое еще ближе к мадам Дезульер, чем к Виктору Гюго «Легенды веков» [308] Когда рождается дитя, его с восторгом… к Виктору Гюго «Легенды веков». — Пруст цитирует начало стихотворения из сборника Виктора Гюго «Осенние листья» (1831); поэту тогда было 28 лет, и его задушевный, безмятежный голос был ближе к стилю А. Дезульер, чем к поздней лирике его «Легенды веков» (1859–1883). Антуанетта Дезульер (ок. 1634–1694) — французская поэтесса, сделавшая блестящую светскую карьеру и державшая литературный салон. . Мне совсем не хотелось смеяться над г-жой д’Арпажон; за этим столом, среди всей этой обыденности и посредственности, повергавшей меня в такое разочарование, она была первая, в чьих глазах я угадывал разум, светившийся под этим кружевным чепчиком, из-под которого выбивались вьющиеся кольцами длинные локоны, какие носили г-жа де Ремюза, г-жа де Брольи, г-жа де Сент-Олер [309] … локоны, какие носили г-жа де Ремюза… г-жа де Сент-Олер … — Графиня де Ремюза (1780–1821) — фрейлина императрицы Жозефины, автор двух романов и мемуаров; г-жа де Сент-Олер — жена графа Луи-Клера де Сент-Олера, французского историка и переводчика. — все эти столь изысканные дамы, в своих прелестных письмах с таким знанием и так уместно цитирующие Софокла, Шиллера и «Подражание» [310] … уместно цитирующие… «Подражание»… — Имеется в виду богословский трактат Фомы Кемпийского «О подражании Христу» (ок. 1400). , но, увы, первые стихи романтиков вызвали у них страх и усталость, неотделимые для моей бабушки от последних стихов Стефана Малларме [311] …страх и усталость… Стефана Малларме . — Пруст восхищался поэзией Стефана Малларме, знал наизусть многие его стихи. Надо сказать, что Малларме был учителем английского языка в лицее Кондорсе, где учился Пруст, и, хотя не преподавал будущему писателю (Пруст учил немецкий), но был для него и для других учеников предметом поклонения. И в дальнейшем, не считая юношеской полемики с символизмом, которая была направлена скорее не против Малларме, а против его эпигонов, Пруст всегда защищал любимого поэта от критики окружающих. Но, конечно, герметизм поэта не мог быть близок бабушке рассказчика с ее превосходным, но старомодным литературным вкусом. .

— Госпожа д’Арпажон очень любит поэзию, — сказала герцогине Германтской принцесса Пармская, на которую произвело впечатление, с какой страстью была произнесена эта речь.

— Нет, в поэзии она ничего не смыслит, — понизив голос, возразила герцогиня, пользуясь тем, что г-жа д’Арпажон отвечала на замечание генерала де Ботрельи и была слишком поглощена своими словами, чтобы слышать шепот герцогини. — Она увлеклась литературой с тех пор, как осталась одна. Признаюсь вашему высочеству, что весь этот груз ложится на мои плечи: она приходит ко мне поплакаться всякий раз, как Базен не появляется у нее дома, то есть чуть не каждый день. Но я же не виновата, что она скучает, и не могу же я его насильно заставлять к ней ездить, хоть и рада была бы, если бы он вел себя не так легкомысленно, потому что я бы тогда видела ее пореже. Но ему с ней убийственно скучно, и в этом нет ничего удивительного. Она неплохая женщина, но вы себе не представляете, как скучна. От нее у меня каждый день такая головная боль, что приходится всякий раз принимать облатку пирамидона [312] … принимать облатку пирамидона . — Пирамидон был новинкой: он появился во Франции в 1893 г. . А все потому, что Базену вздумалось целый год обхаживать ее у меня за спиной. Притом еще этот мой лакей, который влюбился в какую-то девку и дуется на меня, почему я не прошу ее уйти ненадолго с ее столь доходной панели и не приглашаю к себе на чай! О нет, жизнь невыносима! — томно заключила герцогиня.

Герцогу Германтскому было убийственно скучно с г-жой д’Арпажон главным образом потому, что с недавних пор, как я узнал, он был любовником другой дамы, маркизы де Сюржи-ле-Дюк.

Тем временем лишенный выходного дня лакей как раз подавал угощение. И мне подумалось, что, печальный и растерянный, он с трудом исполняет эту работу: я заметил, что, поднося блюдо герцогу де Шательро, он сделал это так неловко, что локоть герцога несколько раз задел за локоть слуги. Молодой г-н де Шательро нисколько не рассердился на лакея, залившегося краской, и только глянул на него своими смеющимися голубыми глазами. Мне показалось, что его благодушие свидетельствует о доброте. Но улыбка его показалась мне слишком многозначительной, и я решил, что он, вероятно, позлорадствовал, видя разочарование слуги.

— Но, дорогая моя, в том, что вы нам говорите о Викторе Гюго, нет, знаете ли, никакого открытия, — продолжала герцогиня, обращаясь на сей раз к г-же д’Арпажон, которая тревожно к ней обернулась. — Вы же не думаете поддержать дебютанта. Все знают, что он талантлив. Мне отвратителен поздний Виктор Гюго, «Легенда веков», названий не помню. Но «Осенние листья», «Песни сумерек» — это почти всегда поэзия, истинная поэзия. Даже в «Созерцаниях», — добавила герцогиня, которой собеседники не смели противоречить, и не зря, — есть еще красивые места. Но признаюсь, что предпочитаю не рисковать и не забираться дальше «Сумерек»! И потом, в прекрасных стихах Виктора Гюго нередко заложена идея, подчас даже глубокая идея. — И герцогиня с искренним чувством, изо всех сил выделяя интонацией печальную мысль, так что она словно отрывалась от голоса, и устремив в пространство прелестный мечтательный взгляд, медленно проговорила: — Вот послушайте:

Или вот:

И, горестно кривя губы в изысканной разочарованной усмешке, герцогиня устремила на г-жу д’Арпажон задумчивый взгляд прекрасных светлых глаз. Я начинал понимать эти глаза и этот низкий тягучий голос, такой резкий и полнозвучный. Эти глаза и этот голос вобрали в себя многое от комбрейской природы. Конечно, в том, как по-крестьянски неотесанно начинал звучать ее голос в иные минуты, проявлялось очень многое: глубоко провинциальное происхождение этой ветви семейства Германтов, дольше других застрявшей в своих землях, более дерзкой, неотесанной, вызывающей; а кроме того, привычка людей, воистину утонченных и остроумных, знающих, что изысканность состоит не в том, чтобы разговаривать едва шевеля губами, а еще то, что знать охотнее браталась со своими крестьянами, чем с буржуа, — все особенности, которые герцогине Германтской, занимавшей головокружительно высокое положение в свете, было легче выставлять напоказ, пуская в ход все возможные средства. Кажется, такие же голоса были у ее сестер, которых она терпеть не могла; эти сестры уступали ей в уме и замуж вышли как-то по-буржуазному, если такое наречие годится, когда речь идет о браках с захудалыми дворянами, схоронившими себя в провинции или пускай даже в Сен-Жерменском предместье, но без малейшего блеска, и голоса свои, такие же как у нее, эти сестры укротили, исправили, смягчили, насколько могли, ведь мы очень редко имеем дерзость быть оригинальными и не подражать признанным всеми образцам. Но Ориана была настолько умнее, настолько богаче, а главное, настолько больше блистала в свете, чем ее сестры, и еще в бытность свою принцессой Делом так явно задавала тон в окружении принца Уэльского, что поняла: резкий и хриплый голос составляет ее очарование, так что в свете она с этим своим голосом дерзко, не скрывая своей оригинальности, пользовалась успехом, так же как в театре — Режан [315] Габриэль Режю (сценическое имя Режан; 1856–1920) — французская актриса, блиставшая и в драме, и в комедии. Пруст был ее горячим поклонником, дружил с ее сыном, и ее внезапная смерть была для него тяжелым ударом. Жанна Гранье (1852–1939) — французская певица и актриса, сперва с огромным успехом пела в оперетте, потом так же успешно играла в драматическом театре. и Жанна Гранье, обладательницы подобных голосов (мы, разумеется, не сравниваем значения и таланта этих двух артисток), а никому не ведомые сестры обеих актрис, возможно, стеснялись такого же дара как изъяна.