Марсель Пруст - Сторона Германтов

— Но я могу прислать за ним, чтобы вас не беспокоить, — предложил я с предупредительностью.

— Извольте помолчать, юный дурак, — гневно возразил он, — и не выставлять себя на посмешище, пренебрегая честью быть, с некоторой долей вероятности, ко мне допущенным (я говорю — вероятности, потому что, возможно, томики передаст вам лакей). — Тут он снова взял себя в руки: — Не хочу расставаться с вами на этой ноте. Никаких диссонансов, перед наступлением вечной тишины нужен доминантовый аккорд! Он словно опасался за свои нервы, если сразу вернется домой после язвительных слов, прозвучавших во время ссоры. «Вам не хочется прокатиться в Булонский лес, — сказал он мне не вопросительным, а утвердительным тоном и, как мне показалось, не имея в виду мне это предложить, а просто желая уберечь свое самолюбие от очередного отказа. — Ну вот, — продолжал он, затягивая миг прощания, — как сказал Уистлер, наступает час, когда буржуа возвращаются домой (может быть, он хотел этим задеть меня за живое), и теперь-то самое время смотреть вокруг. Но вы даже не знаете, кто такой Уистлер» [390] …как сказал Уистлер, наступает час… кто такой Уистлер . — В книжке Уистлера «Ten o’clock» (1888) в самом деле есть похожая фраза: «Воскресный гуляющий наслаждается лучезарным деньком, а художник отворачивается и закрывает глаза». Примечательно, что этот текст в том же году перевел Робер де Монтескью (главный прототип Шарлюса). . Желая переменить разговор, я спросил, насколько умна принцесса Йенская. Г-н де Шарлюс остановил меня и заговорил самым своим презрительным тоном:

— Ну, дорогой мой, с лицами этого сословия я не имею ничего общего. Возможно, и у таитян есть своя аристократия, но я, признаться, ее не знаю. Однако, странное дело, имя, которое вы сейчас назвали, коснулось моего слуха несколько дней назад. Меня спросили, снизойду ли я к молодому герцогу Гвасталльскому, если его мне представят. Просьба меня удивила, потому что герцогу Гвасталльскому нет нужды мне представляться, мы с ним родня и давным-давно знакомы, это сын принцессы Пармской, и, как полагается воспитанному младшему родственнику, он никогда не забывает навестить меня по обычаю в первый день Нового года. Но из дальнейшего выяснилось, что речь идет не о моем родственнике, а о сыне интересующей вас особы. Поскольку нет принцессы, которая бы носила это имя, я предположил, что это какая-нибудь нищенка из тех, что ночуют под Йенским мостом, ведь говорят же «Батиньольская пантера» [391] «Батиньольская пантера» — название клуба анархистов, существовавшего ок. 1880 г. в части города, называемой Батиньоль. или «стальной король». Но нет, имелась в виду богатая дама, на какой-то выставке я любовался ее прекрасной мебелью, у которой перед ее владелицей то преимущество, что она не поддельна. А про так называемого герцога Гвасталльского я было заподозрил, что это биржевой маклер моего секретаря, ведь чего не добудешь за деньги. Но нет, говорят, что таким образом забавлялся император, раздававший этим людям титулы, у которых уже были законные владельцы. Он этим доказывал не то свое могущество, не то невежество, не то хитрость, но главное, он сыграл скверную шутку с этими невольными узурпаторами. Но в общем, я не в силах вас просветить на этот счет, моя осведомленность простирается не дальше Сен-Жерменского предместья; там, среди всяких Курвуазье и Галлардонов, если вам удастся найти себе вожатого, вы обнаружите забавных злющих старух, явившихся прямо из Бальзака. Конечно, с блеском принцессы Германтской все это не имеет ничего общего, но без меня и моего волшебного слова проникнуть к ней в дом никому не удастся.

— Особняк принцессы Германтской в самом деле так прекрасен?

— Не просто прекрасен. Ему нет равных по красоте, не считая самой принцессы, разумеется.

— Принцесса Германтская превосходит герцогиню Германтскую?

— О, их невозможно сравнивать. (Следует заметить, что, если светские люди обладают хоть каплей воображения, они, исходя из собственных симпатий или ссор, на словах возводят на трон или свергают с него тех, что занимали самое прочное и надежное положение в обществе.) Герцогиня Германтская (вероятно, он не называл ее Орианой, чтобы увеличить дистанцию между ней и мной) восхитительна, ее достоинства превосходят все, что вы в силах вообразить. Но ее невозможно сравнить с принцессой, ее кузиной. Принцесса — точное подобие княгини фон Меттерних, такой, как ее представляет себе простой люд, разве что Меттерних воображала, что ввела в моду Вагнера, потому что была знакома с Виктором Морелем. А принцесса Германтская, вернее, ее мать, на самом деле знала Вагнера. Вот что такое обаяние, уж не говоря о невероятной красоте этой женщины. А каков Есфири пышный сад! [392] … Есфири пышный сад! — Шарлюс цитирует Расина: «Так значит, вот они — Есфири пышный сад / И пиршественный зал, пленяющий мой взгляд» (Расин. «Есфирь», дейст. 3, сц. 1. Перевод Б. Лифшица).

— Там нельзя побывать?

— Нет, нет, нужно приглашение, но без моего посредничества туда никогда и никого не приглашают. — Мимоходом бросив мне эту наживку, он тут же ее убрал и протянул мне руку, потому что мы приехали. — Моя роль окончена, добавлю всего несколько слов. Быть может, рано или поздно другой человек предложит вам свою дружбу. Пускай нынешний опыт послужит вам наукой. Не пренебрегайте ею. Дружеские отношения всегда бесценны. Все то, чего мы не можем добиться сами, чего в одиночку нельзя ни узнать, ни попросить, ни сделать, ни даже захотеть, все это возможно, когда мы не одни, пускай даже нас не тринадцать, как в романе Бальзака, и не четверо, как в «Трех мушкетерах» [393] …не тринадцать, как в романе Бальзака, и не четверо, как в «Трех мушкетерах». — «История тринадцати» — под этим заглавием объединены два романа Бальзака, «Феррагюс» и «Герцогиня де Ланже», а также его новелла «Златоокая девушка» (1833–1835). В этих произведениях действует тайное общество из тринадцати сильных, смелых, высокопоставленных персонажей, которые сообща достигают своих целей. «Три мушкетера» — роман Александра Дюма-отца (1844); в нем, кроме трех друзей-мушкетеров, действует и четвертый друг, Д’Артаньян. Интересно, что Робер де Монтескью числил исторического Д’Артаньяна среди своих предков. . Прощайте.

Вероятно, он устал и ему расхотелось любоваться лунным светом, потому что он попросил меня передать кучеру, чтобы ехал домой. Хотя тут же встрепенулся, будто передумал. Но я уже передал его распоряжение кучеру и позвонил у дверей, желая скорее оказаться дома; я больше не жаждал пересказать г-ну де Шарлюсу истории о германском императоре и о генерале Бота, еще недавно так меня увлекавшие: они развеялись, когда он так неожиданно и гневно на меня обрушился.