Марсель Пруст - Сторона Германтов

Эти особенности Берготта ее интересовали, но она как будто не видела в них ничего предосудительного, а скорее ставила их ему в заслугу, хотя и не понимая толком, что в них похвального. Это был, конечно, странный взгляд на оригинальность Берготта, но позже я начал догадываться, что, если герцогиня Германтская, к немалому удивлению окружающих, находила Берготта остроумнее г-на де Бреоте, то это, вероятно, что-то значило. Такие опасные, брошенные невзначай и тем не менее верные суждения высказывают в обществе немногие люди, превосходящие остальных. И в них проглядывают первые штрихи той иерархии ценностей, которую установит для себя следующее поколение, вместо того чтобы вечно придерживаться прежней.

В гостиную, прихрамывая, вошел граф д’Аржанкур, поверенный в делах Бельгии и свойственник г-жи де Вильпаризи, а вскоре за ним два молодых человека, барон Германтский и его светлость герцог де Шательро, которому герцогиня Германтская, не вставая со своего пуфика, рассеянно сказала: «Здравствуй, мой милый Шательро», поскольку была в большой дружбе с матерью молодого герцога, и он с детства питал к ней огромное почтение. Высокие, тонкие, с золотистой кожей и золотистыми волосами, настоящие Германты, эти два юноши словно вобрали в себя частицу весеннего вечернего света, заливавшего большую гостиную. По тогдашней моде они привычно поставили свои цилиндры на пол рядом с собой. Историк Фронды подумал, что они смутились, как крестьянин, зашедший в мэрию и не знающий, куда девать шляпу. Воображая, что милосердно выручает юношей, показавшихся ему неловкими и робкими, он обратился к ним:

— Нет, нет, не ставьте их на пол, они испортятся.

Взгляд барона Германтского скосился вбок и, выплеснув на добродушного историка поток яркой убийственной синевы, пригвоздил его к месту.

— Как зовут этого господина? — спросил у меня барон, с которым г-жа де Вильпаризи успела меня познакомить.

— Господин Пьер, — отвечал я вполголоса.

— Пьер, а как дальше?

— Пьер — это его фамилия, он крупный историк.

— Ах вот как.

— Нет, у этих молодых людей теперь такая новая мода завелась, класть шляпы на пол, — объяснила г-жа де Вильпаризи, — я тоже никак не привыкну. Но это все-таки лучше, чем оставлять шляпу в передней, как мой племянник Робер [110] …оставлять шляпу в передней, как мой племянник Робер . — Правила того времени требовали, чтобы головной убор оставляли в прихожей только в случае бала или званого вечера. В салоне гость был обязан держать цилиндр в руке, не расставаясь с ним ни на минуту. . Я ему говорю: когда я вижу, как он входит без шляпы, я принимаю его за часовщика и спрашиваю, будет ли он заводить в комнатах часы.

— Вот вы, госпожа маркиза, только что упоминали о шляпе господина Моле… право, нам придется скоро написать особую главу о головных уборах, как Аристотель [111] … написать особую главу о головных уборах, как Аристотель … — Историк Фронды хочет сослаться не на Аристотеля, конечно, а на эпизод из 6-го явления комедии Мольера «Брак поневоле» (1664), где педант Панкрасс, ссылаясь на Аристотеля, доказывает, что следует говорить не «форма шляпы», а «фигура шляпы». … — сказал историк Фронды, немного успокоенный вмешательством г-жи де Вильпаризи, хотя голос его еще звучал так тихо, что никто, кроме меня, его не услышал.

— Ну не чудо ли наша маленькая герцогиня, — сказал г-н д’Аржанкур, кивая на герцогиню Германтскую, беседовавшую с Г. — Как только в салоне появляется кто-нибудь знаменитый, он всегда оказывается рядом с ней. И разумеется, это всегда кто-нибудь выдающийся. Конечно, не каждый раз попадаются господин де Борелли, или Шлюмберже, или д’Авенель [112] …попадаются господин де Борелли, или Шлюмберже, или д’Авенель . — Реймон де Борелли (1837–1906), светский поэт, вызывал у Пруста ироническое отношение, отразившееся еще до романа в его ранней прозе. Леон-Гюстав Шлюмберже (1844–1929) — историк, специалист по Византии и Крестовым походам, бывавший в салоне мадам Стросс, посетителем которого был Пруст. Писатель относился к нему в высшей степени неприязненно. Виконт Жорж д’Авенель (1855–1939) — историк и экономист. . Но если не они, то Пьер Лоти или Эдмон Ростан [113] … если не они, то Пьер Лоти или Эдмон Ростан . — Жюльен Вио, взявший себе псевдоним Пьер Лоти (1850–1923), — морской офицер и автор романов об экзотических странах и дальних путешествиях, был одним из любимых авторов молодого Пруста. Эдмон Ростан (1868–1918) — поэт и драматург, автор популярнейших пьес «Сирано де Бержерак» и «Орленок», был добрым знакомым Пруста, пытался помочь ему с публикацией первого тома «Поисков». . Вчера вечером у Дудовилей [114] Вчера вечером у Дудовилей… — Это герцог де Дудовиль (1825–1908) и его жена Мари, принцесса де Линь. , где, к слову, она была великолепна в своей изумрудной диадеме и пышном розовом платье с шлейфом, по одну руку от нее сидел господин Дешанель [115] Поль Дешанель (1855–1922) — политический деятель, недолгое время президент Республики, был автором труда «Тонкинский вопрос» (1883) о военных действиях французов в Северном Вьетнаме. , по другую германский посланник: она рассуждала с ними о Китае; прочие гости держались на почтительном расстоянии и не слышали их разговора, теряясь в догадках, будет война или нет. Воистину точь-в-точь королева, собравшая вокруг себя приближенных.

Все окружили г-жу де Вильпаризи, чтобы посмотреть, как она рисует.

— У этих цветов воистину небесный розовый цвет, — сказал Легранден, — я хочу сказать, цвет розовеющего неба. — Тут он перешел на шепот, чтобы никто не услышал, кроме маркизы. — Впрочем, нет: в вашем изображении мне видится скорее шелковистость, живая алость. Ах, вы намного превзошли Пизанелло и ван Хёйсума [116] … вы намного превзошли Пизанелло и ван Хёйсума … — Антонио ди Пуччо Пизано, или Антонио Пизанелло (между 1392 и 1395–1455), — выдающийся художник эпохи Возрождения и раннего итальянского кватроченто; фон в его портретах часто содержит изображения цветов. Ян ван Хёйсум (1682–1749) — нидерландский художник, мастер натюрморта. с их кропотливым и безжизненным гербарием.

Даже самый скромный художник никогда не станет возражать, если его предпочтут соперникам; он лишь постарается воздать им должное.

— У вас создается такое впечатление, потому что они писали цветы своего времени, которых мы уже не знаем, но при этом они владели замечательным искусством.

— Ах вот оно что, цветы своего времени, как это необычайно, — воскликнул Легранден.

— В самом деле, у вас прекрасно получился вишневый цвет… или майские розы, — сказал историк Фронды, немного сомневаясь насчет цветов, но с уверенностью в голосе, потому что он уже начал забывать инцидент с шляпами.