Марсель Пруст - Сторона Германтов

— «Семь принцесс», возможно ль, какой снобизм! — воскликнул г-н д’Аржанкур. — Но позвольте, я знаю всю эту пьесу. Автор — мой соотечественник. Он послал ее королю, а тот ничего не понял и просил, чтобы я ему объяснил.

— Это случайно не Сар Пеладан? [133] Сар Пеладан (наст. имя Жозеф Пеладан; 1858–1918) — писатель-декадент. Любопытная деталь: афиша одного из литературных вечеров, организованных им и его единомышленниками, словно служит иллюстрацией к эпизоду романа: на ней изображена лестница, усыпанная лилиями. — спросил историк Фронды, пытаясь продемонстрировать остроумие и осведомленность, но так тихо, что его вопрос прошел незамеченным.

— Ах, вы знаете «Семь принцесс»? — ответила д’Аржанкуру герцогиня. — От всей души поздравляю! Я знаю только одну, но она отбила у меня охоту познакомиться с остальными шестью. Вдруг они такие же, как та, которую я видела!

«Какая дура! — думал я, злясь, что она оказала мне такой ледяной прием. Я испытывал злорадное удовольствие при мысли, что она совершенно не поняла Метерлинка. — И ради подобной женщины я проделываю столько километров каждое утро… нет, я слишком снисходителен к ней. Теперь я и сам не желаю с ней знаться». Такие слова я себе говорил, но думал я совершенно противоположное; это были просто слова, разговор, который мы ведем сами с собой в те минуты, когда слишком возбуждены, чтобы оставаться в одиночестве, и чувствуем, что нам нужно, поскольку другого собеседника у нас нет, поговорить с самими собой, причем неискренне, как с чужим человеком.

— Я просто не могу вам передать, что это было, — продолжала герцогиня, — впору было лопнуть со смеху. И мы не сдержались, даже слишком развеселились, так что эта особа обиделась, а Робер, в сущности, до сих пор на меня злится. Впрочем, я ничуть не жалею, ведь если бы все прошло благополучно, девица бы, чего доброго, пришла опять, и неизвестно, как бы это понравилось нашей Мари-Энар.

Так в семье называли мать Робера, г-жу де Марсант, вдову Энара де Сен-Лу, чтобы отличить ее от принцессы Германтской и Баварской, ее кузины, которую тоже звали Мари: во избежание путаницы племянники, кузены и прочие родственники добавляли к ее имени то имя мужа, то одно из ее других имен, так что получалась то Мари-Жильбер, то Мари-Эдвиж.

— Причем накануне было что-то вроде репетиции, и тоже неподражаемо! — с иронией в голосе продолжала герцогиня Германтская. — Вообразите, скажет фразу, и не фразу даже, а четверть фразы, и остановится, и молчит минут пять, поверьте, я не преувеличиваю [134] …скажет фразу… и молчит минут пять, поверьте, я не преувеличиваю . — Герцогиня, видимо, все перепутала: в пьесе Метерлинка ни одна из семи принцесс не произносит ни слова! .

— Возможно ль! — вскричал г-н Д’Аржанкур.

— Со всей мыслимой любезностью я позволила себе намекнуть, что это может удивить зрителей. Она мне ответила буквально: «Текст надо произносить так, будто сам его только что придумал». Нет, вы только подумайте, это же колоссально!

— Мне казалось, она неплохо читает стихи, — заметил один из двух молодых людей.

— Она понятия не имеет, что это такое, — возразила герцогиня. — Впрочем, мне ее и слушать не надо было. Достаточно было посмотреть на ее явление с лилиями! Как только я увидела эти лилии, так сразу и поняла, какая она бездарь!

Все засмеялись.

— Тетя, вы не сéрдитесь на меня за давешнюю шутку с королевой Швеции? Я пришел с повинной.

— Нет, не сержусь, даже разрешаю тебе закусить, если ты проголодался… Ну же, господин Вальнер, изобразите-ка помощницу хозяйки дома, помогите мне принимать гостей, — обратилась г-жа де Вильпаризи к архивисту: это была ее любимая шутка.

Герцог Германтский сидел в кресле развалясь, рядом на ковре стоял его цилиндр, но тут он выпрямился и с довольным видом оглядел тарелки с птифурами, которые ему поднесли.

— Теперь, немного освоившись в столь блестящем обществе, с удовольствием отведаю ромовую бабу, на вид они восхитительны.

— Месье прекрасно справляется с ролью помощницы, — заметил г-н д’Аржанкур, из духа подражания подхватывая шутку г-жи де Вильпаризи.

Архивист предложил тарелку историку Фронды.

— Вы превосходно несете вашу службу, — сказал тот от застенчивости и ради того, чтобы снискать сочувствие окружающих.

И украдкой бросил заговорщицкий взгляд на тех, чью шутку повторил.

— Скажите, милая тетя, — спросил герцог Германтский у г-жи де Вильпаризи, — кто этот господин весьма приятной наружности, уходивший, когда я пришел? Я, должно быть, с ним знаком, потому что он со мной раскланялся по-дружески, но я его не признал: вы же знаете, у меня нет памяти на имена, — добавил он с довольным видом.

— Господин Легранден.

— Ах вот оно что. У Орианы есть кузина, урожденная Гранден. Я их прекрасно знаю, это Грандены де л’Эпервье.

— Нет, — возразила г-жа де Вильпаризи, — ничего общего. Эти просто Грандены, без Эпервье. Зато согласны на любую роль, лишь бы вам угодить. Сестру этого господина зовут госпожа де Камбремер.

— Да ладно вам, Базен, вы прекрасно знаете, кого тетя имеет в виду, — с негодованием воскликнула герцогиня, — он брат той травоядной толстухи, которую вы по каким-то непостижимым соображениям прислали мне в гости на этих днях. Она просидела час, я думала, что сойду с ума. Но сперва, видя, как ко мне входит незнакомая особа, похожая на корову, я подумала, что это у нее не все дома.

— Послушайте, Ориана, она спросила у меня, когда вы принимаете, не мог же я вести себя как грубиян, и потом, вы преувеличиваете, не похожа она на корову, — добавил он плаксивым тоном, ухитряясь одновременно окинуть гостей смеющимся взглядом.

Он знал, что остроумие его жены необходимо подстегивать противоречиями, основанными на здравом смысле, например, заметить, что женщину невозможно принять за корову; тогда герцогиня, расцвечивая новыми красками первоначальный образ, часто выдавала самые свои блистательные остроты. И герцог прикидывался наивным, чтобы незаметно поспособствовать успеху ее шутки: так в поезде человеку, оказывающему карточные фокусы, пособляет тайный соучастник.

— Согласна, она похожа не на корову, а на нескольких коров сразу, — воскликнула герцогиня Германтская. — Клянусь, я даже растерялась, видя, как в мой салон входит стадо коров в шляпке и спрашивает, как я поживаю. С одной стороны, мне хотелось ответить: «Эй, стадо коров, это недоразумение, мы не можем быть с тобой знакомы, потому что ты стадо коров», а с другой стороны, я порылась в памяти и в конце концов уверовала, что ваша Камбремерша — инфанта Доротея, говорившая мне, что как-нибудь ко мне заедет: в ней тоже есть нечто коровье, так что я чуть не сказала ей «ваше королевское высочество» и готова была обратиться к стаду коров в третьем лице. Вдобавок у нее такой же зоб, что у королевы Швеции. Впрочем, ее прямая атака была по всем правилам искусства подготовлена артиллерийским обстрелом. До этого она бог знает как долго бомбардировала меня визитными карточками, я находила их повсюду, под столами, под диванами, как рекламные листовки. Цель этой рекламы была мне неведома. В доме только и видно было что «маркиза и маркиз де Камбремер» с не помню каким адресом, да я и решила никогда им не пользоваться.