Марсель Пруст - Сторона Германтов

Но князь фон Пфаффенхайм не был простаком; доктор Котар сказал бы о нем: «хитроумный дипломат»; он знал, что в хитроумии г-н де Норпуа ему не уступает и сам способен сообразить, что мог бы угодить кандидату, если бы за него проголосовал. В пору, когда князь был посланником в разных странах и министром иностранных дел, ему приходилось вести разговоры, в которых собеседники точно знают, как далеко можно зайти и чего говорить не следует. Для него не было секретом, что на языке дипломатии «говорить» значит «предлагать». Вот почему он добыл для г-на де Норпуа орден Святого Андрея. Но если бы он был должен отчитаться перед своим правительством о разговоре, который у него состоялся после этого с г-ном де Норпуа, он мог бы сообщить в депеше: «Я понял, что избрал неправильный путь». Потому что как только он вновь завел разговор об Академии, г-н де Норпуа в очередной раз изрек:

— Я был бы весьма, весьма рад за своих коллег. Мне думается, они должны понимать, какая честь для них, что вы о них подумали. Ваша кандидатура очень интересна, она несколько выбивается из того, к чему мы привыкли. Вы знаете, Академия погрязла в рутине, боится всего, что звучит хоть чуть-чуть по-новому. Лично я это осуждаю. Сколько раз я давал это понять коллегам! Боюсь даже, да простит мне Бог, что однажды у меня вырвалось слово «закоснелые», — добавил он с покаянной улыбкой, вполголоса, почти в сторону, по-актерски, и бросил искоса на князя быстрый взгляд своих синих глаз, как старый актер, желающий убедиться в произведенном впечатлении. — Вы же понимаете, князь, я бы не хотел, чтобы такой выдающийся человек, как вы, ввязался в предприятие, заранее обреченное на провал. До тех пор, пока образ мыслей моих коллег остается таким отсталым, я полагаю, что лучше вам воздержаться. Впрочем, уверяю вас, если я замечу, что в эту коллегию, все больше смахивающую на некрополь, проникнут свежие веяния, если увижу, что у вас появились шансы, я первый поспешу вас об этом известить.

«Орден Святого Андрея был ошибкой, — подумал князь. — Дело не продвинулось ни на шаг; ему не это нужно. Я промахнулся».

Рассуждать таким образом был способен и г-н де Норпуа, принадлежавший к той же школе, что князь. Можно посмеяться над тем, с каким глупым педантизмом дипломаты вроде Норпуа трепещут от восторга над каким-нибудь почти бессмысленным официальным оборотом речи. Но у этой ребячливости есть оборотная сторона: дипломаты знают, что на весах, обеспечивающих европейское или еще какое-нибудь равновесие, имя которому мир, добрые чувства и прекрасные речи весят очень мало; а настоящий, тяжелый вес, обеспечивающий решения, имеет то обстоятельство, что противник, если он достаточно силен, может добиться исполнения своего желания путем обмена. Бескорыстным людям, таким, например, как моя бабушка, не понять подобных истин, а г-н де Норпуа и князь фон*** частенько с ними сталкивались. Занимая пост в странах, от войны с которыми нас отделяли какие-нибудь два шага, г-н де Норпуа, беспокоясь о том, какой оборот примут события, твердо знал, что о событиях этих его известят не словом «война» и не словом «мир», а другим, на первый взгляд банальным, а по сути ужасным или благословенным, и он, дипломат, прекрасно его поймет с помощью своего шифра; и, защищая честь Франции, ответит он на это слово другим, не менее банальным, но министр враждебной страны сразу поймет: война. И по старинному обычаю, сходному с тем, который велел, чтобы сговоренные жених и невеста в первый раз встретились как бы случайно на спектакле в театре «Жимназ» [171] …на спектакле в театре «Жимназ »… — В этом театре, расположенном на бульваре Бон-Нувель, 38, давали преимущественно комедии. , даже диалог, в котором прозвучат судьбоносные слова «Мир» или «Война», происходил обычно не в кабинете министра, а на скамье в каком-нибудь «Кургартен» [172] Кургартен (Kurgarten) — курортный сад (нем.) . , где министр и г-н де Норпуа оба ходили к минеральному источнику, чтобы выпить по стаканчику целебной воды. По молчаливому соглашению они встречались, когда пора было пить воды, сперва совершали вдвоем короткую и безобидную с виду прогулку, причем оба собеседника понимали ее смысл, такой же трагичный, как приказ о мобилизации. Вот и в таком частном деле, как выборы в Академию, князь с помощью индукции прибегнул к той же системе, что и в дипломатической карьере, к тому же методу одновременного чтения символов, наложившихся одни на другие.

И конечно, нельзя утверждать, что только моя бабушка и немногие ей подобные не имели понятия о подобных расчетах. Большинство обычных людей, что трудятся на поприще, где все известно заранее, лишены интуиции, а потому не разбираются в этом точно так же, как моя бескорыстная бабушка. Иногда необходимо опуститься до уровня содержанок обоего пола, чтобы обнаружить корысть и необходимость выжить в побуждениях, лежащих в основе совершенно невинных с виду поступков или слов. Какой мужчина не знает, что, если женщина, которой он платит, скажет ему: «Не будем говорить о деньгах», это значит не больше, чем счет «раз-два-три» в музыке, когда дирижер отбивает такт, а если потом она объявит: «Ты измучил меня, ты слишком многое от меня скрывал, я больше не в силах терпеть», он должен понимать, что другой покровитель предлагает ей больше? Именно в этом язык кокотки сближается с языком светской дамы. Самые выразительные примеры обнаруживаются в мире апашей. Но г-н де Норпуа и немецкий князь, ничего не зная об апашах, существовали примерно так же, как народы, которые, несмотря на все свое величие, эгоистичны и хитры; их нельзя покорить иначе как силой, не упуская из виду корысть, способную толкнуть их на убийство, впрочем, иногда чисто символическое: простая нерешительность или отказ вступить в борьбу могут обречь народ на гибель. Однако обо всем этом не сообщается в правительственных бюллетенях, а потому народ часто склоняется к пацифизму; воинственность в нем возникает чисто инстинктивно, от ненависти, от злобы, а не по тем причинам, которые толкнули на войну правительство, получившее сведение от г-на де Норпуа.

После этого князь тяжело проболел всю зиму, потом поправился, но сердце его было поражено неизлечимым недугом. «Черт побери! — сказал он себе. — Нельзя терять времени, а то так и умру, а в Академию не попаду. Вот уж будет обидно».

Для «Ревю де Дё Монд» он написал исследование о политике двух последних десятилетий и в нем несколько раз отозвался о г-не де Норпуа в самых лестных выражениях. Маркиз приехал к нему благодарить. Причем добавил, что не знает, как выразить свою благодарность. Князь сказал себе, словно человек, попробовавший новый ключ, чтобы отпереть замок: «Нет, опять не то»; провожая г-на де Норпуа, он чувствовал, что слегка устал, и думал: «Проклятие, пока эти прохвосты меня изберут, они меня в могилу вгонят. Надо спешить».