Марсель Пруст - Сторона Германтов

В деревне г-жу де Марсант боготворили за то, что она творила добро, но главное, за то, что благодаря чистоте крови, которая на протяжении нескольких поколений текла только в жилах самых выдающихся людей Франции, в ее манерах не осталось ни тени того, что в народе зовется «кривлянием»: она держалась совершенно безыскусно. Она без опаски обнимала бедную женщину, когда у той было горе, и велела ей наведаться в замок, где ей дадут телегу дров. Про нее говорили, что она истинная христианка. Ей хотелось найти для Робера неслыханно богатую невесту. Быть гранд-дамой — значит играть в гранд-даму, то есть, помимо всего прочего, изображать простоту. Эта игра стóит чрезвычайно дорого, тем более что простота восхищает только в том случае, если окружающие знают, что эту простоту вы избрали добровольно, иными словами, что вы очень богаты. Позже, когда я рассказывал о том, что видел, мне сказали: «Вы не могли не заметить, что она восхитительна». Но в настоящей красоте столько новизны, она такая особенная, что ее трудно распознать. В тот день я заметил лишь, что у нее очень маленький нос, очень синие глаза, длинная шея и печальное выражение лица.

— Послушай, — сказала маркиза де Вильпаризи герцогине Германтской, — думаю, что сейчас ко мне приедет женщина, с которой ты не хочешь знакомиться, и лучше я тебя предупрежу, чтобы ее визит не застал тебя врасплох. Причем можешь не беспокоиться, она у меня появится только сегодня и больше никогда. Это жена Сванна.

Г-жа Сванн, видя, какой размах принимает дело Дрейфуса, и опасаясь, как бы происхождение мужа не обернулось против нее, умоляла его никогда больше не говорить, что осужденный невиновен. В его отсутствие она заходила еще дальше и проявляла самый пылкий национализм; впрочем, в этом она просто вторила г-же Вердюрен, в которой проснулся и неистово запылал дремлющий обывательский антисемитизм. Благодаря своим новым убеждениям г-жа Сванн сумела проникнуть в кружки, которые тогда начали возникать, объединявшие антисемитски настроенных светских дам, и завязала кое-какие аристократические знакомства. Может показаться странным, что герцогиня Германтская, несмотря на всю дружбу со Сванном, упорно отказывалась исполнить его желание, которого он от нее не скрывал, и познакомиться с его женой. Но позже мы увидим, что в этом проявлялся своеобразный характер герцогини: решив, что «не обязана» делать то-то и то-то, она деспотично навязывала окружающим веления своей «свободной воли», весьма и весьма произвольной.

— Спасибо, что предупредили, — отвечала герцогиня. — Это бы в самом деле было очень досадно. Но я знаю ее в лицо и сразу уйду.

— Поверь мне, Ориана, она чудесная женщина, очень милая, — сказала г-жа де Марсант.

— Я вам верю, но мне вовсе не хочется убеждаться в этом самой.

— Ты приглашена к леди Израэль? — спросила г-жа де Вильпаризи у герцогини, желая сменить тему разговора.

— Я, слава богу, с ней незнакома, — отвечала герцогиня Германтская. — Об этом надо спрашивать у Мари-Энар. Она с ней общается, и я никогда не могла понять зачем.

— Каюсь, я в самом деле была с ней знакома, — отозвалась г-жа де Марсант. — Но я решила больше с ней не знаться. Говорят, она из самых оголтелых и не скрывает этого. В сущности, мы все были слишком доверчивы, слишком гостеприимны. Больше я не буду поддерживать знакомство ни с кем из этой нации. Наши двери были закрыты для провинциальной родни, зато мы их распахнули перед евреями. Теперь мы видим их благодарность. Увы! О чем говорить, если мой распрекрасный сын совсем сошел с ума и городит чушь, — добавила она, слыша, что г-н д’Аржанкур намекал на Робера. — Кстати о Робере, вы его не видели? — спросила она у г-жи де Вильпаризи. — Сегодня суббота, и я надеялась, что он на сутки приедет в Париж, а в этом случае он бы непременно к вам заглянул.

На самом деле г-жа де Марсант думала, что сын не получит увольнительную, и в любом случае знала, что, даже если его отпустят, он к г-же де Вильпаризи не поедет, а потому надеялась, что, если она притворится, будто рассчитывала встретить его у тетки, обидчивая маркиза простит ему все визиты, которыми он пренебрег.

— Неужели Робер здесь? Но я от него ни слова не получала; кажется, после Бальбека мы ни разу не виделись.

— Он так занят, у него столько дел, — сказала г-жа де Марсант.

Ресницы герцогини Германтской, чертившей наконечником зонтика круги на ковре, затрепетали от неуловимой улыбки. Всякий раз, когда герцог слишком открыто пренебрегал женой, г-жа де Марсант во всеуслышание заступалась за невестку и осуждала собственного брата. Невестка же вспоминала о ее поддержке со смесью благодарности и злопамятства, а к проделкам Робера относилась снисходительно. И тут открылась дверь и вошел Робер.

— Легок на помине, — заметила герцогиня.

Г-жа де Марсант стояла спиной к двери и не видела, как вошел сын. Когда она его заметила, радость встрепенулась в ней и забила крыльями, она привстала, черты ее лица задрожали, и восхищенный взгляд впился в сына.

— Ты пришел! Какая радость! Какой сюрприз!

— А, легок на помине, понимаю! — сказал бельгийский дипломат, заливаясь смехом.

— Да, прелестно, — ледяным тоном откликнулась герцогиня: она ненавидела народные прибаутки и позволила себе это выражение словно нехотя, в насмешку над собой.

— Здравствуй, Робер, — сказала она. — Что-то ты совсем забыл тетку.

Они обменялись несколькими словами, по всей вероятности обо мне, потому что, когда Робер отошел к матери, герцогиня со мной заговорила.

— Добрый день, как поживаете? — произнесла она.

На меня пролилась лазурь ее синего взгляда, потом, помедлив мгновение, она расправила и протянула мне стебель руки, наклонилась вперед, потом быстро выпрямилась и откинулась назад, словно куст, который пригнули, а потом отпустили. Все это она проделывала под обстрелом взглядов Сен-Лу, который наблюдал за ней на расстоянии, совершая немыслимые усилия, чтобы заставить ее сделать еще что-нибудь. Опасаясь, как бы разговор не угас, он подбросил немного топлива и ответил за меня:

— Он поживает не слишком хорошо, он немного устал, впрочем, ему, возможно, станет лучше, если он будет видеться с тобой чаще, потому что, не стану скрывать, ему это будет очень приятно.

— О, как мило с вашей стороны, — сказала герцогиня намеренно обыденным тоном, будто я подал ей манто. — Я весьма польщена.

— Слушай, я ненадолго подойду к матери, садись на мой стул, — сказал мне Сен-Лу, насильно усаживая меня рядом со своей теткой.

Мы с ней помолчали.

— Я иногда замечаю вас, когда гуляю по утрам, — сказала она с таким видом, будто сам я ее не замечал и она сообщала мне новость. — Это очень полезно для здоровья.