Анте Ковачич - В регистратуре

— А свадебный убор в сундуке? Нет! Пусть все сгорит, а его не дам! Нет!

Дорица ринулась в полыхающий дом, вытянув перед собой руки. Горящая балка ударила ее по правой щеке и плечу. Женщина страшно закричала и упала в огонь. Пламя охватило одежду и волосы.

— Люди! Неужто заживо сгорит! На помощь! — отчаянно завопили бабы и мужики.

— Теперь-то я тебя не отпущу! Теперь тебя у меня не отнимут! Не обманут, как вчера! — заорал старик, ее вчерашний спутник, ныряя прямо в огонь. Сверхчеловеческим усилием он вытащил из пламени изуродованное тело и сам рухнул возле него. Огнем старику опалило усы и седые волосы на затылке. Вспыхнула и льняная рубашка на плечах.

Люди окружили его и Дорицу и прежде всего сбили пламя. Старик скоро пришел в себя. Дорица в забытьи бормотала что-то невнятное и бессвязное. Правая щека ее была прожжена до кости, правый глаз вытек. Бабы вытащили кусок плетня и понесли на нем обезображенное тело Дорицы к деревенской знахарке.

Двор Мато Зорковича сгорел дотла, и, когда вечером люди вернулись с поля или же с барщины, почти все село собралось и кто водой, кто лопатой притушили тлеющее пожарище.

— Одно не выходит из головы: откуда было взяться пожару на дворе Мато? И средь бела дня? Самого-то его никто не видал? Будто он домой из суда и не возвращался. Как это могло быть? Куда он девался? Признаюсь, ни одна кража моя не сравнится с этой проделкой! Но я же был не один! Господа, и какие еще господа были рядом со мной! А они так щедры на вознаграждение! В карманах моих музыка неслыханная! Да, с цыганами иметь дело не так выгодно! Кричат, базарят, по рукам бьют, крутят, вертят, черные души, но как о деньгах речь, тут они вдвойне цыгане. В одну руку сунут грош, а из другой незаметно два вынут. Эх, Марула моя! Цыганские твои разбойничьи глаза, целует, обнимает будто дьявол. Горишь как в аду. А ворует, мать моя дорогая, ничего от нее не уйдет! Проспишь с ней в обнимку ночь, а утром ничего за душой не останется: гроша не найдешь, хоть в пятку его запрячь. А у меня сегодня всего с избытком, наверняка ждет…

Микула остановился, поднял голову и уставился на луну.

— Многовато хлебнул я сегодня! Умеет ублажить чернявый писарь Яков, ха-ха! Говорит, своему господину никогда еще не подавал таких лакомых кусочков. Только когти у феи Дорицы, что у дикой кошки. Господин никуда не выходит, ждет, когда заживут царапины на щеках и руках. А Черный Яков едва ушей не лишился. Ха-ха-ха! Чертова Дорица! Жаль, что ее так огнем изуродовало, как рассказывают. Жаль. Правда, меня-то она всегда ненавидела и презирала. Я был соперник Мато. Но — вор. «Не цыпленок я и не гусыня, чтоб уволок меня деревенский вор за пазухой!» — честила она меня. Ну и получила свое. Нет, не жаль мне тебя, бог свидетель, не жаль… Только вот кончилось все нехорошо. Мурашки от дурных предчувствий по спине пробегают. А душу тайный страх точит, аж в пот холодный бросает. Брр… А ладно, ерунда все это!

Только не обкради меня! Обкрадешь, бог свидетель. Это и есть сила и жаркая любовь цыган! Клянусь святым Филиппом, я б и сам тебя обокрал, коли б нашлось у тебя что, кроме пестрых цыганских тряпок. Я б показал тебе, что я больший мастер, чем все ваше цыганское королевство. Не хочешь?.. Ну-ка, постой! Слышишь, какая сладкая музыка звенит в карманах, вот это настоящий господский товар! А как искрится! Эй, месяц! Как ты сегодня светишь здорово! Вот уж клянут тебя совы да летучие мыши и товарищи мои — воры! Но ты, деревенский сторож, именно сегодня расселся на небе. Хорошо тебе, ты — высоко, да нам худо, когда нас хватают. Ой-ой-ой! Мне-то больше по душе черные, хмурые, ненастные ночи — ночи настоящих, солидных воров! Подкрался, сгреб, спрятал — и бегом! А ночь укроет тебя своим таинственным плащом, а деревенские дворняги, проснувшись, как всегда, поздно, жалобно завоют и залают. Хозяин вскочит на ноги, вытаращит глаза в темноту: «С чего это псы беспокоятся?» А сам дрожит как осиновый лист. «Во тьме, поди, найди его, врежет из-за угла по башке — и готов». Однако хватает мотыгу, топор, вилы… А уж увидит пропажу: «Воры! На помощь!» Сбегутся соседи, позевывая, начнут совет держать, куда слать погоню. И когда вор уже далеко, наконец договорятся: одним на восток, другим — на запад. Храбрецы все, а каждый в душе заботится о собственной шкуре. Отправляются в путь — кто на восток, кто — на запад. Да плохо рассчитали, витязи вы мои! Я-то с добычей на севере — и смеюсь в темной ночи: ну что, поймали вора, витязи? Какое там! Тащатся усталые обратно, сонные зевают и ворчат: «Воры!» Ну и что? Краденое не вернешь! Спокойной ночи, нет, доброе утро! Натерпевшись страха и ужаса, радуются, что белый день на дворе. Тут какой-нибудь разумник и спохватится: «Братцы! А ведь воры могли податься еще на юг и на север! Чтоб нам пораньше догадаться, разделиться и пойти на четыре стороны, они б у нас были уже на крючке! А сейчас уже поздно. Ничего не поделаешь! Спокойной ночи и доброго утра!» Но что это я сам с собой заболтался? Совсем забыл, что надо деньги спрятать перед тем, как пойти к цыганке Маруле. А, вот здесь, в лесу! У меня тут есть укромные местечки. Вишь, как старается небесный фонарь — скрылся за облака. Полумрак мне больше по душе: как бы совы и летучие мыши не углядели, куда я спрячу кошелек.

В кустах послышался шорох, будто кто-то пробирался сквозь них. Вор насторожился: привидение? Заяц или лисица? Кто ж другой?

— Стой, негодяй! — раздался из кустов глухой мужской голос.

Микула задрожал, колени его подогнулись… Луна вышла из облаков, и ярко осветила лицо вора и его противника — Мато Зорковича.

— Чего ты? Что тебе от меня надо? — прохрипел вор.

— Держи ответ, вор! — поднял топор Мато.

— Ответ! Ответ! За что? Что я тебе должен? — попятился вор.

— Что должен? Не пяться, или голова твоя разлетится на триста кусков, негодяй!

— Э! Хорошо тебе! Как вижу, в руках у тебя топор сверкает. А это не печная лопата и не кочерга. Чего ты от меня хочешь? — оскалился вор.

— Я сказал — держи ответ, — бросил Мато.

— Ответ! Гм… Ну, хорошо, что отвечать-то? — Вор кинулся в тень ближайшего дерева. — Да, да ответ… да, да… ответ, — и вор побежал со всех ног.

— Не уйдешь, негодяй! — прыгнул Мато и достал Микулу обухом по лопатке.

— Ох, — застонал вор.

— Отвечай! — крикнул Мато, держа Микулу за шиворот.

— Не души меня! Как мне отвечать, когда ты сжал меня своими железными ручищами и топором припечатал? Ну и здоров же ты, силушка в жилушках так и играет!

— Отвечай, вор! Или я разом с тобой покончу.

— Не валяй дурака, приятель. Ночь длинная, длинней нашей несчастной жизни. Погоди, погоди…

— Что я тебе сделал плохого, злодей? Говори. Таскался ты по деревням, воровал.-Я в твою сторону и не смотрел, мог меня не опасаться. Случись тебе забрести, как хорьку, на мой курятник, подышать ночной прохладой, я бы тебя почтил, защищая свое добро, палкой либо кулаком, да храни тебя черный дьявол на твоих кривых, воровских путях! Но за что ты на меня возвел поклеп? За что погубил мою жену, меня, все, что имел я на свете? Отвечай, вор.