Анте Ковачич - В регистратуре

— Эх, газда Никола, дело говоришь, верно мыслишь! Мой Михо ничего не боится! Мадьярские да тальянские хвори цепляются к ленивым да хилым! А мой Михо! И кремень! И огонь! Правда, сутуловат немного и молчалив, но таковы уж все разумники да трудяги! Возьми его, возьми на первую ярмарку, газда Никола! Не промахнешься, не раскаешься! Сам увидишь, чего он стоит. Эх, вот сейчас спустим винцо в твои погреба, тогда и побеседуем. Говорю тебе, винцо особое, не стоит его смешивать с другим, его надо хранить отдельно, потом сам поймешь ему цену! Это тебе не что-нибудь — мое винцо дар божий, дорого стоит, газда Никола! — утер нос и рот коротыш Каноник и засучил рукава до локтя, чтоб завершить работу.

— А какого божьего дара в нем больше — винограда или мелкого дождичка? — лукаво сощурил глаза газда Медонич.

— Дождичка сколько небо послало, без наших просьб и молитв, а все прочее — чистый виноград, газда! Эх, и я ведь не лыком шит, газда мой дорогой! — гордо ответил коротыш Каноник. — Михо! Иди-ка сюда, бочонок спустим!

— Не такой уж он тяжелый, — лениво поднялся с колоды Медонич и, приблизившись к тележке Каноника, подхватил обеими руками бочонок, прижал к животу, который был немногим меньше бочонка, и ровным шагом понес его в свои обширные погреба. Ни одна жилка на лице не дрогнула.

— Обработаем его сегодня, — зашептал коротыш Каноник сыну, когда Медонич скрылся во тьме своих погребов. — Михо! Чует мое сердце — тут твое счастье! Глянь только на дом. Равного ему нет во всем нашем крае. Что граф, что барон, говорю тебе, сам епископ мог бы в нем жить! Его далеко видать: крыт черепицей, а она горит на солнце и алеет, как кровь. А заглянуть в погреба? Ха-ха! Это ведь и есть утроба газды Медонича! Пошли за ним, сам увидишь, Михо, сам увидишь!

Отец и сын спустились по ступеням в мрачные погреба. Поначалу пришлось держаться за стену, чтоб не споткнуться, так темно там было.

— Полегоньку! — окликнул их газда Медонич, словно из бездны. — Не спешите, пусть глаза привыкнут. Я-то всякий уголок знаю, всякий поворот. Я, ей-богу, днем ведь огня не зажигаю, раз на небе горит и сияет божий свет. Коли светло на всем белом свете, как я смею в своем ничтожестве гневить господа и палить огонь!

Постепенно у сына и отца глаза привыкли к сумраку, и они стали различать огромные бочки, размером превосходящие Рыло, через которое недавно не могла перебраться каноникова упряжка с грузом, а газда Медонич с легкостью отнес его в свой глубокий подвал.

— Эй, парень, сбегай наверх, в дом, скажи бабам, пусть принесут лепешки да закуску! — тяжело выдохнул хозяин Медонич из глубины — посреди погребов вторая лестница вела в нижний этаж.

— Ступай, ступай, Михо, да посмелее держись с женщинами! — прошептал Каноник сыну.

В большой, чисто прибранной комнате, где стояли крепкий дубовый стол и две высокие, чуть не до потолка кровати, покрытые белыми покрывалами, расшитыми красными и синими узорами, Михо нашел трех женщин, вертевшихся возле большой штуки отбеленного полотна.

— Добрый день, хозяюшки, — сильным голосом произнес юноша без тени смущения.

— Дай тебе бог, парень! — почти в один голос ответили женщины. Первая из них была низкая, широкая, крепкая, с миловидным круглым лицом и серо-синими глазами. Ее голые полные локти непрестанно мелькали возле отбеленного полотна. Ей могло быть лет тридцать пять, но она выглядела моложе, что называется, баба в соку. Это была супруга газды Медонича, все кругом звали ее просто Маргарита. Чего только о ней не болтали… Она, мол, сберегла пышность своего тела и последний блеск молодости, потому что-де не работала так много, как другие крестьянки, к тому же не стеснялась и ела в доме газды Медонича вволю. Не отказывала себе в лучшем вине, самых вкусных закусках, белых лепешках, потому-то у нее такие розовые щеки и сияющие глаза, а ее роскошное тело остается гибким, складным, ловким и благодарным.

Вторая женщина была, возможно, моложе хозяйки Маргариты, но щеки у нее ввалились, из-под торчащего платка выбивались немытые русые волосы, верхняя губа выпячена, короткий нос приплюснут, а руки были худыми и длинными. Она не казалась такой уж страшной, но что-то в ней было странное, неприятное и колючее, что-то отталкивающее. Она не вызывала желания взглянуть на нее второй раз или встретиться с ней на пути. Это была полуродственница-полуслужанка Медонича, из тех, что всю жизнь брюзжат и грызут себя из-за своего положения в доме. Когда ей что-либо приказывали, она злилась, потому что не считала себя служанкой, а когда просили, снова хмурилась — к чему просить: она лишь прислуга у своих родственников.

Третья из женщин, судя по коротким косицам с вплетенными разноцветными шнурками за спиной, была девицей. Лицо у нее было тупое, грубое и немного рябое, поверх оспин кое-где краснели и синели раздавленные прыщики. Глаза были разные: правый побольше, и когда она смотрела прямо, казалось, он косит и мигает, а левый всегда щурился, что как-то отвращало от нее; лоб низкий, выпуклый, нос, глубоко сидящий и широкий в переносице, к концу заострялся и загибался кверху. Короче, девушка и сама никак не могла считать себя деревенской красавицей. Особенно болезненно переживали это ее родители, Маргарита и Медонич. Они, может быть, с радостью отдали бы половину своего состояния, только б тяжелое чувство, что их единственная дочь если не уродина, то очень некрасива, превратилось в сон. У дочери богатея было прелестное имя — Юста. Она была кичлива и заносчива, знала, что богата. Бывало, она и сама говорила подружкам:

— Я некрасивая, я это лучше всех знаю, да мне красота ни к чему! К чему мне красота, когда я богатая? Парни красивых обманывают, а на богачках женятся, пусть даже они глухие и косые!

И тут зловещий тайный червь проникал ей в самое сердце — подруги молча с ней соглашались: все так, как эта гордячка говорит, но Юста в самом деле некрасива, а это главное.

— Господин Никола, он в погребе, велел женщинам приготовить закусок и лепешек! — зычно выкрикнул Михо.

Маргарита два-три раза глянула на молодца и ласково ему улыбнулась, засучивая рукава до самых плеч, так что полные белые руки стали еще соблазнительнее.

— Кто ты, почтенный юноша, что хозяин выбрал тебя передать нам такое поручение? Как тебя звать? Эй, не беги, парень! Или у тебя затряслись колени от страха перед женскими юбками!..

— Да никуда я не бегу! Думаете, я робею перед женщинами? Сильно ошибаетесь, хозяйка! Как меня звать? Михо я, сын коротыша Каноника!

— Сын Каноника! Ха-ха-ха! — громко захохотала Маргарита, подошла к Михо и потрепала его по плечу. — А ты вырастешь чуть побольше твоего папеньки? Вырастешь? И ты такой же пройдоха и ловкач, как он? А? — ущипнула Маргарита гладкую щеку юноши и вышла из комнаты.