Анте Ковачич - В регистратуре

Регистратор уже давно вошел в помещение регистратуры.

Это был довольно высокий старик с остриженной ежиком, совершенно седой головой. Узкое, длинное лицо, усы, свисающие, точно ветки ивы. Их иссиня-черный цвет доказывал, что чернота эта не естественная, а искусственная. Лицо его, возможно, когда-то красивое, приятное и мужественное, теперь было изуродовано крупным, плоским, красно-синим носом. Но походил он не на пион, а на печальную лампаду, зажженную среди белого дня у старой иконы, или последнюю полусгнившую грушу, раскачиваемую ветром на почти иссохшем обрубленном дереве…

Регистратор, Ивица Кичманович, сдул со стола пыль, пробасил что-то невнятное, плюнул раз направо, раз налево и достал глиняную трубку, насаженную на длинный чубук. Прежде всего он воткнул указательный палец в головку трубки, вытряхнул пепел прямо под стол, а потом вытащил большой кисет из сыромятной кожи и стал неторопливо набивать трубку.

— Ах, только бы забить этот мерзкий запах. Самому противно… ух! Избавиться от изжоги! — бормотал себе под нос регистратор, чиркая о старые потертые штаны сложенными вместе тремя спичками. Они вспыхнули, изо рта регистратора повалил темный, густой, тяжелый дым. Затем он отпер стол, достал записную книжку в черном переплете и долго, долго что-то писал…

В дверях показалось тщательно выбритое лицо молодого, свежего и нарумяненного господина. У него было квадратное туловище с треугольной головой и ногами треугольником. Переставляя их, словно циркуль, он тихо, лукаво улыбаясь, подкрался сзади к регистратору.

— Доброе утро, старина! Хе-хе, что за таинственная книжечка? — И молодой человек дерзко выхватил записную книжку у регистратора из рук.

— Тише, ты, крючкотвор! Не то я сломаю о твою спину чубук или расколю твою пустую тыкву трубкой, как Королевич Марко поступил с Тошичем Стояном [58] Королевич Марко и Тошич Стоян — персонажи южнославянского эпоса. . Поберегись, собака! — оттолкнул регистратор молодого щеголя.

— Ну, ну, старина! Полегче! Не думай, что мне так уж интересны твои секреты. Верно, там старые и новые грешки — а им самое место в регистратуре!

Молодой человек служил вместе с регистратором; он был всего лишь практикант, но по старинному обычаю считался побратимом Ивицы Кичмановича. Двадцатитрехлетний юноша — и старик под шестьдесят!

Тук-тук-тук…

— Херайн! — выкрикнул молодой практикант, как было принято у нового поколения.

— Слава Исусу и Марии, милостивые и высокочтимые господа! — протиснулся в дверь длинный, сильный, несколько сутуловатый крестьянин с огромным красным зонтом под мышкой и большой корзиной в левой руке.

— Что скажешь хорошего? — обошел вокруг него щеголь, сделав ему за спиной «рожки».

— Да все по-старому и все плохо, милостивый господин! Но молю бога и вот их, — указал крестьянин рукой на регистратора, — мне бы порасспросить старого господина.

— А, а! Удача! Твоя клиентура! — прошептал щеголь по-немецки, следуя обычаю всех мелких недоучек-чиновников, что ведут себя на полунемецкий-полухорватский манер, особенно перед крестьянами; желая выглядеть могущественными, загадочными и мудрыми, они ворочают глазами и языком на чужой лад.

— Что у вас, мастер? — громким басом спросил регистратор.

— Да вот какое дело, милостивец. Держал я гусей исполу с нашей лавочницей. А подошло время делиться, так она оттяпала все стадо, а мне шиш; тут и началась между нами тяжба. Эх, тяжба! — вздохнув, повторил крестьянин. — Нет ей ни конца ни края, тянется уже полных пять лет, как голодное время. Стряпчего хочу сменить, вот и прошу вас растолкуйте мне, как нынче с такими делами?

— Ну и ну! — налетел на крестьянина регистратор. — Тяжба, стадо гусей, история, которая ведет свое начало от Адама и Евы и окончится в Судный день! А у тебя есть какой-нибудь документ? Номер хотя бы. Или ты думаешь, здесь только одна твоя бумага и одна твоя тяжба, как у тебя одна голова!

— Прошу прощения, вы-то знаете… вы ведь такие дела в уме держите. У меня, бог свидетель, ничего при себе нету… бумаги все у стряпчего, а я с ним повздорил, ищу вот другого.

— Ну и ну, крутит, как поп! Бумага, я говорю, где у тебя бумага?..

— Да нету у меня бумаги! Черт побрал бы и бумагу, и тяжбу, все разом! — махнул рукой крестьянин и поправил торбу за спиной.

— Ну так пусть твой черт и тебя заодно прихватит, вернешься в шесть часов вечера после Судного дня! — И регистратор снова раскурил свою почти потухшую трубку.

Тут подскочил практикант.

— А как зовут тебя и твою ответчицу? И когда началась ваша тяжба с гусями?

Крестьянин заговорил длинно, пространно, а щеголь тем временем терпеливо листал регистр, пока наконец не нашел то, что искал. После этого он разъяснил крестьянину суть дела.

Когда все было кончено, крестьянин почесал за ухом и два-три раза поглядел исподлобья на старого регистратора.

— Видать, молодой господин, вы не такой человек, как они, — указал он на регистратора.

— О, и я так думаю! — воскликнул щеголь, и тут же с громким хохотом пролаял регистратору на чужом языке то, что ему прошептал крестьянин.

— А где вы проживаете и как зоветесь, молодой господин? — снова прошептал крестьянин.

— Ох, ох, ох, — заливался смехом щеголь, доставая из кармашка глянцевые визитные карточки с золотым обрезом. — Вот как меня зовут, вот как меня зовут…

— Мне бы повидать вас на квартире, — продолжал шептать крестьянин.

— Ох, ох, ох! На квартиру он ко мне пожалует! — И щеголь снова на чужом языке передал все это своему старшему товарищу.

— Кланяйся родителям и домашним! — с насмешкой выпроводил щеголь уходящего крестьянина.

— Возвращайся в шесть часов вечера после Судного дня! — повторил регистратор, отложив трубку и роясь в бумагах.

— Оставайтесь с богом, милостивцы, доброго вам здоровья!

Крестьянин медленно спустился по ступеням; у выхода, почтительно сняв шапку, он остановил какого-то болезненного, обтрепанного господина:

— Прощения прошу, может, господин прочтет мне, что написано на этой большой белой карте? — И протянул визитную карточку, которую вручил ему щеголь в регистратуре.

Господин надул губы, понюхал карточку и прочитал довольно бойко:

— «Мартин Винко Славолюб двор. Плантич-Плантанович Симеунов де Роднагора, дипломированный служащий кадастра, общин, нотариус и регистратор-практикант при… и т. д.».

Господин зашагал дальше, а крестьянин задумчиво вышел из высоких дверей здания.

— Боже мой! Боже мой! У кого хватит мозгов запомнить это свадебное величание из имен и фамилий?! — бормотал он, без конца повторяя одно и то же…

— Мой благородный Плантич-Плантанович Симеунов, я запрещаю тебе лазить в документы, когда я отказываю просителю! Ты этим дискредитируешь старшего и вышестоящего! Ты практикант и обязан подчиняться моим распоряжениям!